часов знакомства постоянно думать о женщине. Чтобы видеть ее во сне. Ведь еще даже суток не прошло. Не слишком ли много для начала? Он ведь давно уже полагал, что огрубел и стал более приземленным в своем восприятии женщин. Стал более практичным и избавился от детских представлений о прекрасном поле. Перестал смотреть на них сквозь розовые очки. Как говорят французы, ни одна женщина не может дать больше того, что у нее есть.

Наверное, и эта не будет исключением. Так что не надо излишне будоражить собственное воображение. Побольше здорового цинизма и поменьше сопливых мечтаний. Женщины любят смелых и настойчивых, опытных и знающих себе цену мужчин. Знакомые дамы, делившие с ним постель, сумели убедиться в его мужских достоинствах. И вполне искренне признавали это.

Он умеет доставлять наслаждение женщине, это несомненно.

Но что касается продолжительности отношений, то это уже совсем другой вопрос. Он четко соблюдал уставленное им самим правило.

Никому не давать никаких обещаний. Не клясться в вечной любви. Не связывать себя конкретными обязательствами. Классический вариант свободной любви в эпоху сексуальной революции. Две личности противоположного пола вступают во временный союз. Желательно, не более полугода, пока сохраняется радость и новизна в познавании друг друга. Общаются исключительно для того, чтобы доставить друг другу удовольствие, на основе взаимности. А после получения желаемого быстро и без надрыва расстаются, чтобы тут же найти себе другого партнера. Как раз в постоянной новизне и смене ощущений, по его мнению, кроется главный секрет тяги к женщине. К женщине вообще, а не к какой-то конкретной особе.

Конечно, когда-то он прошел через период подростковой влюбчивости. Вначале влюбился в свою учительницу и страшно ревновал, когда увидел ее после занятий целующейся с каким-то взрослым мужчиной, приехавшим забрать педагога на роскошном лимузине. Потом втрескался по уши в Дженни, дочь соседей по дому, старше себя на целых четыре года, с уже вполне оформившейся фигурой. Несколько ночей он крутился на кровати, как на раскаленной сковородке, сжигаемый совсем не детскими фантазиями. В его глазах она была уже вполне зрелой матроной. Именно Дженни начала приобщать его к физическим таинствам любви, позволив поцеловать себя на затемненной лестнице в подъезде, у входа в квартиру, всего за два пирожных. За два шоколадных эклера. Ее любимых. Еще два он съел сам, пока поджидал ее почти час на этой самой лестнице. Сильно нервничал, а от нервов у него всегда разгорался аппетит. А то бы хватило на два поцелуя, согласно оговоренной заранее таксе. До сих пор один вид эклера сразу напоминает ему всю эту мизансцену и вкус первого поцелуя. Каким же неопытным он был тогда! Собственно, это не он ее, а она тогда его поцеловала. Взяла с усмешкой за уши, притянула к себе и смачно Втянула, прямо-таки всосала в себя его губы. Сразу понятно, что практики у бойкой сладкоежки в вопросах любви было гораздо больше, чем у ее незрелого кавалера.

Хорошо, что лампочка на лестничной площадке была разбита и не было заметно, как он валился краской с ног до головы от этого первого опыта. Заполыхал, как костер в ночи. Наверное, даже начал светиться. Особенно после того, как леди снисходительно пояснила, что надо начинать учиться этому искусству на помидорах. Хороший совет, дельный. Должно быть, сама с этого начинала. Он так и поступил. Мать потом удивлялась внезапному повышенному спросу на этот овощ со стороны самого младшего домочадца. Впрочем, ему хватило всего одного месяца активной помидорной практики.

Второй экзамен на той же лестнице и той же экзаменаторше он сдал на «отлично». А спустя десяток лет даже переспал с ней, в память о первом поцелуе. Причем, когда первая наставница по интимной жизни уже была замужем.

Наверное, обоим хотелось довести столь романтическое и сладкое детское начало до логического взрослого конца.

Интересно, а какие губы окажутся у Эльжбеты на вкус? Прохладные, сладкие и ароматные, как земляника, от которых замирает сердце и кружится голова? Или поцелуй окажется сочным и жгучим, как мексиканский чили, от которого мгновенно воспламенятся душа и чувства? Интересные вопросы он задает сам себе, констатировал Дэниэл. Не требуется особой проницательности, чтобы понять, что с ним происходит что-то необычное. Стоит задуматься и определиться, как быть дальше. Что делать с ней и с собой? Налицо пробуждение какой-то уже утраченной подростковой мечтательности, уже забывающихся трепетных ощущений первых романтических свиданий. Той чистоты в любви, тех любовных томлений и иллюзий, которые он, казалось, напрочь утратил после поступления в университет. В этом храме знаний он быстро окунулся с головой в мир активных борцов сексуальной революции, захлестывающей американские вузы и интеллектуальную элиту страны.

Сколько он сменил за несколько лет чужих постелей, пропахших тонкими и стойкими духами, сладковатым женским потом и пряным запахом секса! А какой калейдоскоп женских имен, в своем вихревом круговращении не позволявший зачастую хоть как-то ассоциировать эти имена с конкретными лицами и телами.

Даже умудрился переспать с несколькими раскрепощенными интеллектуалками, не успев выяснить, как их зовут. Однако ему удалось удержаться на определенной черте, не скатываясь на крайние формы сексуальной свободы и поиски более острых и нестандартных ощущений.

По крайней мере, избежал соблазна участия в. модных групповых упражнениях, не говоря уже о нездоровом интересе к представителям собственного пола. Так что, можно сказать, вышел относительно благополучно из этой эротической переделки, получив необходимую закалку, мастерство и одновременно выработав в себе иммунитет. Наверное, для жизни такой опыт так же необходим, как и профессиональная квалификация.

Он машинально перевернул лист блокнота и только тут осознал, что слишком далеко ушел в своих размышлениях от текущих дел. Девушка хороша, слов нет, но он прилетел в Будапешт совсем не за этим. Ему доверили весьма ответственное задание, от выполнения которого будет зависеть его карьера. Сколько их, симпатичных и сексуальных, было в его жизни, и сколько будет еще. Это тоже часть жизни, но даже не самая главная. Надо заняться делом.

Прежде всего, срочно определиться с программой работы на сегодня. Вчера вечером, уже после возвращения в гостиницу, он так и не удосужился просмотреть оставленные Эльжбетой документы. Так что придется срочно наверстывать упущенное.

Дэн машинально взглянул на часы. Да, есть еще минут двадцать, чтобы просмотреть документы хотя бы выборочно и по диагонали.

Эльжбета проснулась по привычке довольно рано, чуть ли не с первыми лучами солнца, пробравшимися сквозь шторы в окна ее угловой комнаты на третьем этаже «родового замка». При проектировании дома отец почему-то взял за основу псевдоготический стиль рыцарских замков Средневековья. Может быть, из-за того, что в этом талантливом архитекторе периодически просыпался дух воинственных предков, и разработка проекта дома как раз совпала с очередным циклом этого пробуждения. В результате получилось вытянутое к небу каменное строение, в три этажа, с мансардой и угловыми башенками. Его серый цвет оживлялся красной черепичной крышей, ажурными металлическими балкончиками, также окрашенными в красный цвет, и зеленым плющом, густо обвивавшим стены и бал-. коны до самой крыши.

Дом стоял за низким каменным забором, огораживающим небольшую площадку, посреди которой красовались несколько вязов и серебристый тополь. От решетчатых металлических въездных ворот к дому вела дорожка, по бокам которой росли рододендроны и георгины. Семейный компромисс. Отцу больше нравились георгины, а матери — рододендроны. Ухаживали за цветами тоже порознь, каждый за своими.

Для отцовской машины был оборудован полуподземный гараж, хотя обычно машина стояла сразу у въезда во двор.

Из окна ее комнаты, выходившего на восток, открывался прекрасный вид на Дунай в районе моста Маргит и на развернутую в утренней дымке расплывчатую панораму низинного Пешта. Из другого окна можно было любоваться еще более живописным зрелищем: широкой лентой мутноватого после весенних паводков Дуная, рассеченной поперек Цепным мостом и мостом Эржибеты и обрамленной зелеными куполами деревьев. А еще правее открывались взору прилегающие к Дунаю каменистые холмы Буды, сплошь утыканные высокими шпилями готических соборов и дворцов.

Местами сквозь них проглядывали голубые купола построек периода турецкого владычества, со