мифических героев.
Турецкие служаки из береговой охраны, поднявшиеся на яхту для обычного досмотра, нашли какие-то неточности в судовых документах и долго галдели, бегая от кормы к носу вместе с Платоном Петровичем, пока смекнувший Святой не вручил старшему наряда традиционный восточный бакшиш, то есть скромную взятку, улучшающую взаимопонимание, – два блока «Мальборо», бутылку джина и картонную двадцатибаночную упаковку пива.
Испробовав пивка, офицер, горбоносый турок, похожий на толстую ворону, сделался чрезвычайно словоохотливым и любезным. Усевшись под тентом, чтобы со смаком выкурить сигарету из подаренного блока, он поведал историю, которая потрясла Стамбул. Почтенного гражданина зарезали в постели. Подозрение в совершении столь дерзкого и жестокого преступления пало на русских девушек, гостивших в доме убитого.
Святой слушал вполуха «ужастик», излагаемый службистом береговой охраны. Рассказ значил для него не более чем, к примеру, крики чаек, пикирующих в воды залива. Он не мог предполагать, что смерть, по утверждению офицера, добропорядочного гражданина была отголоском, финальным аккордом разборки на шоссе. Последний представитель клана Тургута Одноглазого, старый сластолюбец, отошедший от дел, пал жертвой вендетты. Итальянские мафиози, упрятанные за решетку, нашли возможность передать весточку русским друзьям. Сведя воедино факты – попытку захвата цистерны, трупы турок в непосредственной близости от нефтяного терминала и повальные аресты, они, не мудрствуя лукаво, указали на дядюшку Тургута-младшего, устроившего, по их мнению, грандиозный шухер, натравив племянника на конкурентов.
Очень скоро под сводами роскошного особняка появилась сногсшибательная блондинка. Красавица с томными глазами должна была помочь старику перенести тяжелую утрату. Оплакивая племянника, доставленного из Италии с дырками, которых было больше, чем в дуршлаге, старый наркоделец не отказывался от плотских утех.
В тот роковой вечер он, слабея от возбуждения, снимал одежду с пышнотелой блондинки, похотливо сглатывая слюну. Старик шептал, что такие гурии, волшебные девы, водятся только в мусульманском раю. Девица, закрыв глаза, раздувала ноздри, вдыхая терпкий запах мужского пота. Прикоснувшись к сдобной высокой груди блондинки, дядюшка покойного Тургута экстатически затрясся и потянул новый экземпляр своего гарема к широкому, словно аэродром, ложу под шелковым балдахином.
– Гурия! – шептал турок, тиская упругие выпуклости подруги.
Он не видел, как сузились зрачки девицы и томные глаза превратились в глаза пантеры перед прыжком. Острый розовый язык блондинки нырнул под верхнюю губу, извлекая узкую полоску лезвия бритвы. Зажав сталь жемчужными зубами, она полоснула старика по горлу, поворачивая его голову за уши. Подушка приглушила хрипы умирающего.
Вытерев перепачканный кровью рот, девушка, дождавшись конца агонии, сплюнула в ладонь, подбирая отточенную стальную полоску.
– Старый вонючий козел, – промурлыкала блондинка, пытаясь нащупать пульс у истекающего кровью старика.
Исполнив порученную миссию, умертвив последнего представителя клана, она бесследно исчезла…
Поделившийся новостями и испробовавший презент, офицер береговой охраны откозырял и убрался восвояси. Яхта «Свордфиш» продолжила плавание.
Из членов экипажа Святой общался с нанятым моряком и с владельцем яхты. Ольга Григорьевна редко выходила на палубу, проводя большую часть времени в каюте. У Святого сложилось впечатление, что она избегает разговаривать с ним и даже встречаться. Телохранитель Толя, захандривший с самого начала морского перехода, жутко страдал от приступов морской болезни. Он пригоршнями пожирал таблетки, которые абсолютно не помогали, блевал желчью, перевесившись через поручни ограждения, а на пищу вообще не мог смотреть.
До Феодосии оставалось несколько десятков миль, когда на небе появились перистые облака. Снасти заскрипели под порывами ветра. Яхта попала в зону стремительно перемещавшегося циклона…
Ночью буря достигла своего апогея. Огромные пенные холмы обрушивались на палубу. Вода не успевала стекать в море. Бортовые огни тонули в кромешном мраке. Измотанный до предела моряк-итальянец, не отходивший от штурвала без малого сутки, поражал Святого своей невероятной выносливостью, в общем-то не свойственной представителям этой нации. Но человеческая способность к концентрации имеет свои пределы. Соревнуясь в ловкости с бушующей стихией, штурвальный допустил промашку, подставив борт под удар волны, прошедшей по касательной. Яхта опасно накренилась и ухнула в водную пропасть.
Не устоявшего на ногах Святого словно взрывом отбросило к переборке рубки прямо на металлический стеллаж, с полок которого бумажным дождем посыпались томики штурманских наставлений, инструкций по эксплуатации навигационной аппаратуры, папки с судовыми документами.
Не успевший сгруппироваться Святой почувствовал, как острый угол стеллажа вонзается в его затылок. Ужасная боль разрывала голову. Он заставил себя подняться. Новый толчок швырнул Святого на блок автопилота – невысокую стойку справа от штурвала. Схватившись за эбонитовый кругляш рычага, Святой попытался обрести точку опоры в этом вселенском хаосе, но было поздно. Подавленное острой болью сознание покинуло его.
Солнечный зайчик метался по стенам каюты, заглядывая в глаза Святому. Он жмурился, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить ноющее тело. Кто перенес его на покачивающуюся, словно колыбель, кровать и сколько длилось забытье, Святой не помнил. Он чувствовал себя человеком, упавшим с большой высоты. Похожее состояние у него было после легкой контузии, когда в Абхазии головной бронетранспортер колонны миротворцев подорвался на радиоуправляемом фугасе и взрывная волна перевернула «ГАЗ-66», везущий группу спецназовцев.
Просунув руку между подушкой и головой, Святой ощупал затылок. Там вздулась внушительная, размером с грецкий орех шишка.
«Здорово думалкой приложился. Шоковая терапия, да и только», – с усмешкой подумал он, сбрасывая с себя шерстяной плед.
В каюте никого не было. Яхта словно вымерла. Молчал дизель. Не скрипели снасти, не хлопали паруса, не вибрировал под напором волн корпус.
«Жертвой кораблекрушения я еще не был… – Святому и в аду не изменил бы юмор. – Смыло, что ли, всех за борт? Куда они подевались?!»
Шлепая босыми ступнями, он подошел к иллюминатору. Бирюзовое море простиралось до горизонта, ровное, как лист бумаги.
Подняв плед, Святой закутался в него, чтобы унять обычный для сотрясения мозга средней тяжести озноб. Присев на кровать, он попытался вспомнить какие-то обрывочные образы, расплывчатые лица склонившихся над ним людей. Из розовой пелены возникала понурая физиономия Ольги Григорьевны, уговаривавшей его принять лекарства, за ней маячила раскормленная ряха телохранителя, похабно подмигивающего поросячьими глазками. Тяжко вздыхающий, точно выбросившийся на берег кит, Бодровский шелестел фольгой упаковки, выколупывая из выемок желтые таблетки.
Избавляясь от невнятных воспоминаний, Святой провел ладонью по лицу и, сосредоточившись, осмотрел каюту. На столике у изголовья кровати действительно лежали початые пачки снотворного и антибиотиков в ампулах.
«Плавающий госпиталь с женой миллионера в роли сестры милосердия. Любопытно, чем продиктована такая трогательная забота о моей более чем скромной персоне. Могли ограничиться и ведерком со льдом. Холодной примочки было бы достаточно».
Взгляд Святого приковал циферблат настенных электронных часов, показывавших время и дату. Если верить цифрам, выведенным на мерцающем зеленью экранчике дисплея, то после штормовой ночи прошло без малого трое суток.
От удивления Святой присвистнул. Забыв о недомогании, он соскочил с кровати. Не найдя одежды, поплотнее запахнул плед и в столь странном одеянии поднялся по трапу на палубу.
Яхта дрейфовала, отдавшись на милость подводным течениям и ветрам. Последнего, впрочем, не наблюдалось. Стоял мертвый штиль. Четко просматривался охристо-красный излом береговой линии, подернутый голубоватой дымкой.
