не развязывает язык, как наглядный пример. Боль можно стерпеть до потери сознания. Страх ожидания деморализует волю.

Раскосые глаза Калмыка приобрели квадратную форму. Лицо вытянулось, став похожим на лошадиный череп, обтянутый кожей с трупной прозеленью. Расквашенный нос выдувал пузыри кровавой слизи.

– Не отворачивай рожу! – шипел Тургут, вцепившись в нижнюю челюсть посланника конкурирующей фирмы.

А Карапуз увлеченно дубасил ногами кокон, норовя припечатать нижнюю часть. Простыня, впитывавшая кровь, багровела, словно лепесток опиумного мака. Алые пятна вопреки закону притяжения распространялись по материи снизу доверху. Тело бедолаги трепетало, точно рыба на крючке, сотрясаемое конвульсивными судорогами. Слоновья ступня киллера внутренней стороной саданула сверток. Раздался ужасающий животный стон, исходящий не из глотки, нет, стонала каждая клетка истерзанного тела, из которого вытекала жизнь.

Прилизанный красавчик встал, поправил галстук и повелительным жестом приказал снять разбухший от крови кокон.

Забравшись на стул, итальянец, водитель серого «Улисса», перерезал провод. Сверток обрушился на пол, фонтанируя фейерверком гранатовых капель. Тургут отскочил, спасая чистоту светлого костюма.

– Пеппе, распаковывай мясо! – Последнее слово главарь произнес, выразительно посмотрев на пепельно-сизого Калмыка.

Святой увидел, что сделали ноги ублюдка.

Среди лоскутьев прорванной простыни, точно килька в томатном соусе, лежал изувеченный Лупатый. Вернее, то, что от него осталось: кровоточащий ростбиф, тело, по которому проехался каток асфальтоукладчика. Но самым страшным в изуродованном облике Лупатого были пустые глазницы, зиявшие черными провалами, и белые потеки жидкости на лице: палач попросту вышиб пушечным ударом глаза жертвы.

Акция устрашения завершилась. Настал черед допроса.

С губ Калмыка содрали ленту. Его поставили на ноги, поддерживая под локти.

– Порт? Номер машины? – конкретно сформулировал вопросы вожак стаи.

Сделав два-три глубоких вдоха, Калмык харкнул кровяным сгустком в холеную физиономию мучителя, разразившись семиэтажной матерщиной, недоступной для понимания турок. Долго геройствовать упрямцу не пришлось. После знакомства с рукоятью «беретты» пленный минуты три выплевывал осколки раздробленных зубов.

– Говори по-английски, придурок! – Главарь промокнул пятно платком.

Калмык держал рот на замке.

– Кому принадлежит груз?

Пленный обливался холодным потом, но молчал, по-видимому, боясь гнева своего далекого шефа больше, чем возможности умереть.

– Где и когда пришвартуется танкер? Какая машина будет перевозить груз?

Ненавидящим взглядом Калмык преследовал мечущегося по комнате Пеппе.

– Какую «дурку» вы привезли в Италию? – сыпал вопросами главарь банды.

«Ну парень и выдрессирован! – невольно восхитился Святой. – Стоит, как вкопанный. Продержись, узкоглазенький, подольше… Время работает на нас. А ты, тварь, ори погромче. Может, кто-нибудь догадается полицию вызвать».

Уповать на стражей правопорядка не имело смысла. Дальняя комната, в которую привели Святого, идеально подходила для пыточных застенков. Соседние номера пустовали, а задняя стена комнаты внешней стороной выходила к дорожке, проложенной по краю обрывистого склона. Мимо нее и в светлое время суток никто не прогуливался.

Руководитель экзекуции, сокрушаясь тупоумию упрямца, отказывающегося принять легкую смерть, деланно усталым голосом произнес:

– Я просил быть благоразумным. Я показал, что происходит с теми, чья физиономия мне не нравится. Но ты осел!.. Ты и твой шеф вонючие, грязные ослы, кастрированные бараны, забравшиеся в чужой сад! – Турок сорвался на крик.

Смешивая языки, он вопил, забыв об осторожности, барабаня цилиндром глушителя, привинченного к пистолету, по голове Калмыка.

Человеческая плоть слаба. Существуют сотни, тысячи видов пыток – от старых, как мир, и простых методов причинять боль до изощренных зверств с использованием достижений цивилизации, шагнувшей далеко вперед со времени инквизиции. Выбор за палачом…

Громила с обритым наголо черепом – по наблюдениям Святого, ведущий специалист по пыточным делам – с равнодушным видом сличал сотовый телефон, с которым не разлучался Калмык, и обычный аппарат, установленный в комнате. Подойдя к беснующемуся шефу, верзила что-то заговорщицки прошептал.

Получив добро, он, встав на четвереньки, обследовал плинтус у тумбочки, на которой стоял телефонный аппарат. Лезвием ножа бритоголовый отодрал деревяшку, вытащил двужильный провод в полуизодранной обмотке и аккуратно разделил его, не нарушая контакта, затем разрезал одну жилу и оголил концы медной проволоки примерно сантиметров на десять, зачистив их боковой стороной лезвия ножа.

Параллельно с электротехническими маневрами мастера пыточных дел Энвер и итальянец опрокинули навзничь пленного. Не заботясь о сохранности гардероба, они содрали с Калмыка брюки и нижнее белье. Распятый пленник, придавленный к полу телами мучителей, ошалело вертел головой, предчувствуя недоброе.

Святой, знакомый с практикой различных спецслужб, опознал в приготовлениях громилы пытку высшего пилотажа, придуманную во вьетнамских джунглях «зелеными беретами», применявшими полевые телефоны.

Скрутив из проволоки петлю, обезьяноподобный детина накинул медную удавку на головку члена Калмыка, провернул несколько раз, закрепляя поплотнее. Второй конец провода он поднес к синим губам пленника.

– Открой рот, недоносок! – гаркнул главарь.

Ответом было протестующее мычание.

Разжав зубы пленника все тем же ножом, бритоголовый буквально вонзил проводок в нёбо зашедшегося кашлем Калмыка и мгновенно огромными ручищами зажал его подбородок, не позволяя выплюнуть оголенный провод.

– Звони, Тургут! – усмехнулся Карапуз. – Номер на телефоне.

Подойдя к аппарату, вожак головорезов считал цифры с прямоугольной бумажки, вставленной в прозрачный кармашек на корпусе телефона виллетты. Не поднося к уху сотовый, он вдавливал кнопки нужного набора. Спустя секунду телефон виллетты отозвался трелью. Главарь медленно снял трубку. По замкнувшейся цепи пошел электрический разряд, заставивший Калмыка, бывшего частью этой цепи, выгнуться коромыслом и забиться в конвульсиях эпилептика: желтоватая пена хлопьями слетала на подбородок, а рефлекторно сгибающиеся ноги молотили воздух. Трое мужиков с трудом удерживали извивающегося от боли пленника.

Тургут положил трубку на рычажки, выждал минуту и, остервенело тыча по кнопкам сотового, повторил набор…

Мощное болевое воздействие, угнетающее нервные центры, не привело к шоку. Калмык оставался в сознании, но первоначальное возбуждение сменила так называемая тропидная фаза, когда кровь в организме перестает циркулировать, а возникающий страх смерти полностью овладевает мозгом.

Перепачканный собственными испражнениями, хлопьями пены и кровью, сочившейся из разбитых десен и порванного рта, Калмык приподнялся на локтях, вытаращив белые безумные глаза.

– Ну? Будем продолжать секс по телефону? – издевательски поинтересовался турок, сгибая пальцем отросток антенны аппарата сотовой связи.

– Нет, – утробно простонал пленник.

– Где танкер?

– Корабль пришвартовался вчера… – на последнем издыхании просипел пленник.

Он назвал порт, расположенный километрах в пятидесяти от Сан-Стефано, нефтяной терминал,