И вот душа моя поднялась до высот Судного Дня, и я увидел все, что может случиться со мною, и принял это.

«Завтра», - сказал я, - «я выйду к вам, и встречу свою смерть». И при этих словах волки завыли - и в вое том было ликование, и голод, и нетерпение.

Я уснул и во сне своем увидел, что превращаюсь в вепря: я чувствовал, как во мне забилось новое сердце - как я изгибал свою сильную шею и потягивал затекшие члены. Я проснулся - и вот, я был тем, кем стал во сне.

Ночь была на исходе, и тьма поднимала завесу - наступал новый день. И за порогом пещеры волки звали меня: «Выходи, о Дряхлый Олень. Выходи и прими свою смерть».

И тогда я - с ликованием в сердце - вышел, ощетинившись, из пещеры. И увидев мои вбирающие воздух ноздри, мои выгнутые клыки и красные, налитые яростью глаза, волки обратились вспять. Они бежали, скуля, в безумии от ужаса, и я преследовал их по пятам, прыгая словно дикая кошка, с силой великана, с яростью дьявола, с безумной, ликующей жаждой жизни - убийца, боец, вепрь, которому не было равных.

И я стал вождем кабанов во всей Ирландии.

Когда бы ни обратился я к своим племенам, я видел любовь и покорность; когда бы ни появился среди чужаков - они бежали от меня в страхе. О, как страшились меня волки в ту пору - и огромный, угрюмый медведь трусливо ковылял на тяжелых лапах. Я набрасывался на него во главе своего войска и перекатывал с одного бока на другой... Но не так легко убить медведя - жизнь глубоко запрятана под его вонючей кожей: он поднимался и бежал, я снова сбивал его с ног - и он снова бежал, слепой от боли, натыкаясь на деревья и камни. Ни когтя не смел он обнажить, ни зуба, покуда бежал он, плача как младенец - или покуда ноздри мои выдыхали воздух прямо подле его рта, и я рычал на него, а он стоял недвижимо.

Я бросал вызов всему живому. Всем существам - кроме одного. Ибо люди вновь населили Ирландию - то был Семион, сын Стариаха, и народ его, от которых ведут свой род племена Домнан, и Фир Болэг, и Гальуин. За ними я не охотился - и когда они гнались за мною, я бежал.

Часто, по зову памяти, что жила в моем сердце, приходил я на их поля, дабы увидеть их. И говорил я сам в себе с горечью: «Когда люди Партолона собирались на совет, они обращались ко мне. Сладок был голос мой для всякого, кто слышал его, и мудрыми были мои слова. Глаза женщин сияли, и теплыми были их взгляды, обращенные на меня. Когда-то все любили песнь того, кто ныне странствует по лесу с клыкастым племенем».

И вот старость подступила ко мне. Усталость прокралась в мои члены, и тоска - в мою душу. Я вернулся в свою пещеру в Ульстере и уснул в ней, и увидел сон - и превратился в ястреба.

Я оставил землю. Ласковый воздух был моей стихией, и мой зоркий глаз видел все, что творилось на сотни миль вокруг. Я мог парить - и падать вниз камнем; я мог зависать в воздухе недвижимо, подобно утесу над пропастью. Я жил в радости и спал в мире, и я познал сполна всю радость бытия.

В то время Беотах, сын Иарбонеля Пророка, и люди его пришли в Ирландию, и была великая битва между ними и потомками Семиона. Долго я парил в воздухе над полем той битвы, и я видел всякое копье, и как метали его - и всякий камень, что был пущен из пращи; я видел, как поднимались и опускались мечи - и как щиты воинов сверкали на солнце... И я видел, что победа была за народом Иарбонеля. От тех людей ведут свой род Туата Де Даннан и народ Анде - происхождение их давно позабыто, но ученые мужи говорят, что пришли они с небес, ибо велика была их мудрость и владение искусствами.

То были боги - жители Зачарованной Страны.

Долгие годы я был ястребом. И был мне знаком всякий холм и ручей, и каждое поле и луг Ирландии. Я знал очертания утесов и берега морского, я знал, какой была всякая местность под солнцем или под луной. И я по-прежнему был ястребом, когда Туата Де Даннан оставили землю и поселились в холмах - ибо сыновья Миля завладели Ирландией, одолев их воинство и разрушив их чары. И от них ведут свой род все, живущие ныне в Эйре.

И вот я сделался стар, и в своей пещере в Ульстере я вновь увидел сон, и превратился в лосося. Во сне моем изумрудные воды моря сомкнулись надо мной, так что я тонул, но не погиб - ибо проснулся я в глубоких водах, и был тем, кем стал во сне.

Я был человеком, оленем, вепрем и птицей - а теперь я стал рыбой. Во всех своих превращениях я ощущал радость и полноту бытия - но в воде радость моя была полнее, сама жизнь была полнее. Ибо на суше всегда было что-то обременяющее и создающее препятствия: подобно рукам, что свисают по бокам у человека, и которыми разум его должен управлять. У оленя же есть ноги, которые нужно сгибать для сна и распрямлять для бега; у птицы есть крылья, которые нужно расправлять и складывать, и чистить перья, и заботиться о них. Но рыба - единое тело, совершенное, от головы до хвоста - не отягощенное ничем. Она способна повернуться одним лишь изгибом тела, и плыть вверх, и вниз и вперед, совершив одно лишь движение.

Как плыл я сквозь нежные воды - как полна была моя радость в мире, где все было гладким - в стихии, которая не дает кануть вниз, но расступается, когда ты летишь вперед. Ибо человек или олень, оступившись, могут упасть, разбившись на дне ущелья; ястреб, усталый, с отяжелевшими крыльями, преследуемый бурей в темноте ночи может погибнуть, разбившись о ствол дерева. Но дом лосося - море, и вода хранит всех ее обитателей.

Я стал королем лососей, и во главе своих соплеменников я странствовал по океанам мира. Зеленые и пурпурные дали расстилались подо мной - и залитые солнцем, изумрудно-золотые пространства надо мною. Порой я плыл в янтарных водах, сам в одеянии янтарном и золотом; порой я плыл в сиянии голубого света, и чешуя моя отражала его, и я был подобен живому драгоценному камню; а порой я оказывался в иссиня- черной тьме, пронизанной серебряными нитями света, - и я плыл, сияя - чудо из чудес в морском мире...

Я видел чудовищ окраинных морей - медленно извиваясь, они проплывали мимо меня; я видел длинныx гладких хищников, чья пасть была полна зубов; и внизу под собою, где воды мрака опускались в еще большую тьму, я видел живые спутанные клубки змей, которые скручивались и распрямлялись, устремляясь в самые темные ложбины и ущелья морского дна, куда даже лососям нет пути.

Я изведал море. Я разведал секретные пещеры, где один океан с гулом и ревом встречал другой; я знал, где течения несли с собой ледяной холод, от которого нос лосося жгло, как от ядовитого укуса, и я знал, где течения были теплыми - они качали нас, и мы дремали, покуда они несли нас вперед, а мы были недвижимы. Я приплывал к самым крайним пределам мира, где не было ничего - только небо и море; там даже ветер был тих, и вода была ясной, подобно чистой серой скале.

И вот, однажды, плавая в далеких морях, я вспомнил Ульстер - и меня охватила жгучая тоска и неодолимое желание быть там. Я повернулся и дни и ночи плыл без устали, с радостью в сердце; но и ужас был в нем - ибо я знал, что должен вернуться в Ирландию, или умереть.

И я боролся с морем на пути моем в Ульстер.

О как конец пути был тягостен! Смертельная усталость прокралась в мои кости, болезнь и тоска сковали мои члены. Волны оттесняли меня - когда-то податливые и нежные, воды вдруг сделались жесткими, как камень - и сквозь него я пробивал себе дорогу в Ульстер.