– Закон, закон… О каком законе может идти речь, если девчонка мертва, а человек, толкнувший ее на самоубийство, на свободе!

– Рано или поздно мы его возьмем, – пообещал Миша. – Можно поиграть в его же игры: под видом безработной подослать к нему нашу сотрудницу. Как следует прижмем, он и расколется.

Андрей головой.

– Нет времени. Если он узнает о самоубийстве Стрельцовой, заляжет на дно.

Надо действовать немедленно.

– А если он нам не откроет? – усомнился Дорофеев.

Почуяв в майоре союзника, Андрей повернулся к нему:

– Взломаем дверь.

– На каком основании? – продолжал гнуть свое Гурвич. – У тебя есть что-нибудь на него? То-то и оно, что нет. Вот если бы Стрельцова оставила заявление…

– Теперь это не имеет никакого значения, – зло отчеканил Андрей. – Так вы едете со мной или как?

Гурвич посмотрел на него, как на тяжело больного.

– Ты хоть понимаешь, во что собираешься ввязаться? Мало тебе одного выговора? Хочешь вообще остаться без работы? Или, того хуже, сесть на скамью подсудимых за превышение служебных полномочий?

– Знаешь, мне глубоко наплевать, выгонят не выгонят. Если я начищу рожу этому негодяю буду вполне удовлетворен. А если получу еще один выговор или меня выкинут из органов. Что ж, значит, так тому и быть.

– Нет, тут ты, Миша, перегнул, – встрял разговор Дорофеев. – Из органов Андрюху могут выкинуть только за одну провинность: если он застрелит Бухало. И так людей не хватает. А за то, что он собирается вытворить, впаяют неполное служебное. На фига это надо?.. Давай, если уж душа горит, поймаем сутенера в темном переулке и вломим ему по пятое число, а?

Андрей криво усмехнулся.

– А это разве законно?

– Зато безопасно.

– Не хочу исподтишка, тут нужна гласность. А то эти сволочи совсем распоясались. Грабят, убивают, насилуют, и все им сходит с рук. Или я не прав? – Он обвел подчиненных изучающим взглядом.

И хотя Гурвич своим видом выражал несогласие, что-то подсказывало Андрею: он на его стороне. Что касается Дорофеева, тут все было просто: по приказу начальства он готов пересчитать зубы хоть дьяволу. Только вот имеет ли Андрей право отдать подобный приказ?..

– Понимаю, не хотите зря рисковать, – медленно, взвешивая каждое слово, начал он. – Это нормально. На Мосфильмовскую я поеду один. Если Бухвостов будет меня спрашивать, придумайте что-нибудь.

– Э-э нет, командир! – вдруг запротестовал Дорофеев. – Один ты с этим козлом умаешься. Так что, Миша, перед Бухалой отдуваться тебе.

– Вы что, сдурели? – растерялся Гурвич. – Хотите на меня одного все свалить?.. Знаете же, что врать не люблю, да и не умею. Он меня в два счета расколет!

– Тогда давай с нами! – предложил майор. – Здесь-то уже все вроде бы закончено… Осталось протокол подписать, это подождет…

– Ладно, уговорили… – тяжело вздохнул Миша. – Только что мы скажем Бухвостову?

– Вернемся и будем думать.

В дверь трезвонили не переставая, и Павел Андреевич, решивший было не открывать, в конце концов сдался. А вставать совсем не хотелось. После вчерашнего сабантуя раскалывалась голова, тело ломило так, словно ночь напролет он разгружал вагоны с цементом. Постанывая, он встал с постели и, припадая на правую ногу, побрел в прихожую. В свое время он потратил кучу бабок на то, чтобы сделать свою квартиру неприступной крепостью. Железная дверь, ригельные замки, видеокамеры, способные заглянуть в самые темные уголки лестничной площадки, – эти меры предосторожности были приняты не случайно. То, чем занимался Павел Андреевич Хотулев, в прошлом бравый майор спецназа, а ныне ветеран афганской войны и инвалид, подпадало под статью Уголовного кодекса. Впрочем, ради тех бабок, что прошли через него за последние годы, стоило рисковать…

На экране монитора, установленного в прихожей, Павел Андреевич увидел молоденькую Эффектную блондиночку в короткой курточке из кожзаменителя и в узких джинсах, туго обтягивающих ее стройные ножки. Выглядела вполне невинно, тем не менее Павел Андреевич проверил, не прячется ли у нее за спиной парочка вооруженных головорезов. Убедившись, что девушка пришла одна, спросил:

– Вы к кому?

– По объявлению, – прощебетала блондинка и, видимо, от волнения потерла свой хорошенький носик рукавом куртки.

Этот детский целомудренный жест заставил Павла Андреевича похотливо улыбнуться. Он почувствовал, как в нем нарастает дикое, животное желание, и принялся открывать многочисленные замки.

– Проходите, проходите, – елейным голосом говорил он, отступая назад. – Это с вами мы договаривалась на одиннадцать утра?.. Катя Семенова, если не ошибаюсь?

– Не ошибаетесь, – кивнула девушка, настороженно оглядываясь.