здесь было тепло и как-то даже уютно. Федор видел, что в глазах людей снова появилась слабая надежда. Ему, как никому другому, много раз приходилось это наблюдать.

Бывает так, что с виду человек никчемный и беспомощный, хлюпик; даже сострадание к нему испытываешь – так мало в нем жизненных сил, способности к борьбе за существование. Жалеешь его, ищешь, чем бы ему помочь, как уберечь от толчков и пинков – и вдруг с удивлением видишь, что этот хлюпик удивительным образом сам себя защищает: наступят на него – выпрямится, плюнут – отряхнется как ни в чем не бывало, да и еще исподтишка фигу в кармане покажет. С виду тщедушный одуванчик, а на самом деле вполне живучий толстокожий репейник. Отсутствие настоящей закваски он восполняет редкостной приспособляемостью и полнейшей беспринципностью: цель оправдывает средства. А на другого не то что наступить, пальцем тронуть – сто раз подумаешь; всего в нем с избытком – и мускулов и энергии, с боем возьмет все, что от жизни положено. И никому в голову не приходит, что этот несокрушимый с виду богатырь уязвимее хлюпика, потому что душа у него болезненно чувствительная. Несокрушимость такого человека обманчива: любая несправедливость может вывести его из строя. Приспосабливаться, чувства свои скрывать он не умеет, на дружбу отвечает преданностью и никогда не прощает предательства. Такие люди обычно не делают карьеры, так как на компромиссы и зигзаги не способны, а по прямой далеко не уйдешь – упрешься в стенку. Редко случается, что их понимают и ценят, но чаще всего от них шарахаются и стараются поскорее избавиться – слишком много в них и от них беспокойств.

Таким человеком и был Федор.

Наверное, в жизни каждого есть эпизод, сыгравший большую роль в формировании его характера. Иногда это происходит в раннем детстве, но чаще бывает так, что он случается позже и запоминается навсегда. Его мать умерла, когда ему было двенадцать лет. Он ее очень любил. Мачеху он ненавидел, отца презирал за то, что тот позволил этой женщине лечь в родительскую постель. Ненависть была взаимной, рано или поздно должен был произойти взрыв; мачеха долго искала, пока не нащупала у него больное место: сорвала со стены святыню – материнскую фотографию. В ответ Федор искромсал ножом мачехину шубу и, жестоко избитый отцом, удрал из дома. Год прожил с бабушкой, после ее смерти перебрался к брату матери; нежеланный, ненужный, ушел бродяжничать, мотался по вокзалам, стал воровать и попал в детскую колонию. Ожесточился, никому не верил и не видел просвета.

Долго жизнь швыряла его, как щенка, от одной двери к другой, пока щенок этот не вырос настолько, что стал сам выбирать себе дорогу. В свои двадцать три года познал меру добра и зла, а внутренним зрением научился угадывать в человеке суть. Оставаясь веселым и разбитным малым, зорко присматривался к людям. От соприкосновения с изнанкой жизни сохранил лишь слепую ненависть к несправедливости и подлости в любых их проявлениях, мгновенную реакцию на опасность, веру в себя и стремление к самоутверждению. Поэтому, когда в стране появилась такая служба, как МЧС, он, не задумываясь, пошел туда служить – сначала для престижа. А потом понял, что спасание людей – это его призвание.

«До чего же она тонкая и ненадежная – ниточка, на которой раскачивается человеческая судьба, – размышлял Федор. – Как подумаешь, от каких случайностей она зависит, даже страшно становится». Бывают обстоятельства, которые сильнее нас. Против них не попрешь. Например, явления природы – ураган, цунами, землетрясение и тому подобное. В таких случаях от человека мало что зависит, и ему остается только верить в свою счастливую звезду. Но бывает так, что твоя судьба зависит от того, на какой цвет светофора ты перейдешь дорогу или на какой рейс сядешь. Судьба как будто бы специально собрала всех в этом самолете для того, чтобы почти всех лишить жизни, а восьмерым предоставить возможность ее продолжить – может, даже для выполнения каких-то миссий. Но каких?

Он всегда задумывался над подобными вещами, спасая людей. Как будто бы Бог специально собирает людей в одном месте, а потом с ними случается какое-нибудь несчастье. И очень часто случается так, что даже в самой страшной катастрофе кто-нибудь остается в живых. Хотя и непонятно, как он мог спастись в подобной мясорубке и выйти из нее без единой царапины.

Они не знали друг друга раньше и, скорее всего, никогда бы и не узнали. Каждый из них проснулся сегодня утром в хорошем настроении в ожидании ближайшей встречи с родными и близкими, и никто даже и представить себе не мог, что буквально через несколько часов будет сидеть в разрушенном самолете без еды, тепла и надежды на спасение...

После того как была построена палатка и зажжен костер, никто даже и не заметил, что среди них не хватало одного человека – Цоя. Когда теплый воздух наполнил их убежище и общее напряжение отступило, давая дорогу спокойствию и расслабленности организма, полог, служивший вместо двери, откинулся, и на пороге появилось довольное лицо сопровождающего, держащего в руках какие-то коробочки.

– Вот! – радостно произнес он, показывая всем свою руку.

Федор поднял голову.

– Что это?

– Лекарство! Обезболивающее, – он посмотрел на всех, тряся в руках тонкими белыми коробочками. – Сильное обезболивающее! – объяснил он, видя, что никто не реагирует на его слова.

– Покажи, – первым заинтересовался Стас, протягивая руку, – у меня жена врач. Я немного разбираюсь в лекарствах.

– Да я сам как врач, – немного обидевшись на всех, сказал Цой и стал распечатывать одну из пачек.

И как раз в это время Лариса пришла в себя и, собираясь поменять положение своего тела, громко застонала. Ее стон заставил всех внимательнее отнестись к словам Цоя.

– Покажите, что за лекарства вы нашли, – попросила Оксана, протягивая руку к Цою.

Он в это время уже набирал в шприц прозрачную жидкость и поэтому ответил:

– Сами видите, мне нужно сделать укол.

Он показал на стонавшую Ларису.

Оксана несколько минут изучала мелкий шрифт на пачке и вдруг неожиданно для всех крикнула:

– Подождите!

Все посмотрели на нее, и прежде всего Цой, который уже перетянул руку Ларисы.

– Нужно узнать, нет ли у нее реакции на сильные лекарства, – обратилась Оксана к мужчине.

– Действительно, торопиться не надо, – поддержал ее Стас, – может, ей нельзя принимать такие лекарства.

– И что вы предлагаете? – усмехнувшись, спросил Цой, держа в руках шприц.

Оксана встала и подошла к Ларисе. Приподняв ее голову, она спросила, наклоняясь к ней:

– Вы меня слышите?

– Ее зовут Лариса, – громко сказал Иван, и все сразу посмотрели на него.

Цой насторожился, услышав слова капитана. «Откуда он знает ее имя?» – думал контрабандист, смотря на Ивана и стараясь понять, что же еще знает этот самоуверенный офицер. То, что он военный, Цой определил сразу, как только увидел. Но вряд ли принадлежит к структурам спецслужб. Много раз Цою приходилось встречаться с людьми из ФСБ. Иван явно не из конторы. «По виду красавчик, скорее всего, неженатый. Такой мог запросто познакомиться со стюардессой, – успокоил он сам себя. – Но все же с ним надо быть начеку», – решил он для себя, а вслух сказал:

– Не слышал, чтобы наркотические обезболивающие были кому-то противопоказаны.

– Лариса, Лариса. Вы меня слышите? – пыталась привести ее в чувство Оксана.

После долгих попыток она поняла, что это бесполезно, так как Лариса от болевого шока теряла сознание, не успев прийти в себя.

В очередной раз, когда Лариса очнулась и закричала так, что у всех кровь застыла в жилах, Оксана сказала Цою:

– Колите!

Она взяла ее руку и положила себе на колени.

От сильной боли Лариса выгибалась, чем еще больше мучила себя; но вот укол был сделан, и она, обессиленная, рухнула на спину, моментально отключившись.

– Теперь хоть отдохнет, – сказал Цой, убирая шприц.

Он не очень-то переживал за здоровье Ларисы – как, впрочем, и за здоровье остальных. Просто он не хотел, чтобы в предсмертной агонии, как это обычно бывает с людьми, она рассказала об их совместной