разрешить какую-нибудь серьезную проблему.

— Да, конечно.

— Он архитектор, строитель широкого профиля, который ввел в практику совершенно новый способ строительства. Следовательно, научно-технические проблемы — как раз то, что ему подходит. — Оскар помолчал, взвешивая слова. — И конечно же, развитие городов. Однако это пока не наша проблема.

— Наша проблема — то место, где мы находимся? Оскар кивнул.

— Именно. Я уверен, что в этой гигантской, запертой под куполом генной лаборатории можно откопать что-то этакое, что даст мировой резонанс. Конечно, это не самое большое сенатское задание, это не сравнимо с Голландской холодной войной или с катастрофой в Роки. Но Лаборатория по сей день остается самым крупным федеральным проектом. Когда он только начинался, все работало блестяще — здесь было сделано множество фундаментальных открытий в биотехнологии, что обеспечило резкий подъем американской промышленности, особенно в окрестностях Луизианы. Но эти славные дни уже далеко в прошлом, и ныне это место является просто бочкой с салом (Бочка с салом (амер. полит, жарг.) — общественная «кормушка», т. е. деньги, выделяемые казной местным властям для общественных нужд.) И я даже не знаю, с чего здесь начать.

Донна выглядела польщенной его откровенностью.

— Так вы уже начали работать?

— Ну… Официально я здесь по заданию Сенатского комитета по науке. Формально ничто не связывает меня с Бамбакиасом. Но организовал все это он. Сенатор считает, что местечко нуждается в серьезной встряске. Так что наша задача — добыть для него нужную информацию, чтобы он смог предложить эффективные реформы. Мы закладываем основу его первого успеха среди избирателей.

— Понятно.

Оскар вежливо поддержал ее под локоть, когда им пришлось уступить дорогу проходящему окапи.

— Я не хочу сказать, что работа будет легкой. Она может выйти нам боком. Слишком много переплетений интересов. Тайные махинации. Гораздо больше, чем видится на первый взгляд. Но если бы это была легкая работа, с ней могли бы справиться и другие люди. Не обладающие нашими талантами.

— Я останусь с вами!

— Отлично! Я очень рад.

— Это я очень рада, что вы так откровенны со мной, Оскар. И знаете, думаю, мне нужно сказать прямо сейчас. Проблема с вашим происхождением меня совершенно никогда не волновала. Совершенно. Я имею в виду, что я обдумала это, а потом просто выкинула из головы.

Кажется невероятным, чтобы кому-то пришло в голову вести важные телефонные разговоры на детской площадке. Именно поэтому Фонтено организовал все так, чтобы звонок сенатора застал Оскара здесь. Оскар наблюдал за неугомонной стайкой детей работников лаборатории, орущих на спортивной площадке, как дикие обезьяны в джунглях.

Фонтено осторожно прикрепил сертифицированный Секретной службой шифратор к микрофону разноцветной телефонной трубки.

— Будет небольшая задержка при разговоре, — предупредил Фонтено. — Они там, в Бостоне, должны расшифровывать то, о чем вы будете говорить.

— А как местные службы? Они могут отследить?

— Ты уже был у них?

— Нет, пока нет.

— А я к ним заходил. Наверное, несколько десятилетий назад они воспринимали вопросы безопасности более серьезно. А сейчас здесь можно хоть на помеле летать, никто ничего не заметит. — Фонтено повесил ярко раскрашенную телефонную трубку на пластмассовый аппарат, потом повернулся и посмотрел на дурачащихся детей. Как и их родители, они были без головных уборов, взлохмачены и плохо одеты.

— Милые дети.

— М-м…

— У меня никогда не было времени на то, чтобы завести своих… — В глазах Фонтено читалась скрытая боль.

Телефон зазвонил. Оскар сразу же ответил: — Да?

— Оскар!

Оскар непроизвольно выпрямился.

— Да, сенатор.

— Рад тебя слышать, — провозгласил Бамбакиас. — Рад слышать твой голос. Я послал несколько файлов некоторое время назад, но это совсем другое.

— Да, сэр.

— Хочу поблагодарить тебя за то, что привлек мое внимание к делам в Луизиане. Эти ленты, что ты прислал, — звучный голос Бамбакиаса набрал силу, как будто он выступал перед публикой, — этот блокпост ВВС. Это неслыханно, Оскар! Возмутительно!

— Да, сэр.

— Совершеннейший скандал! Разбой! На службе, в военной форме! Наши собственные вооруженные силы! — Бамбакиас сделал короткий вздох и продолжил с еще большей силой и убедительностью: — Но как, во имя всех святых, мы можем требовать верности от мужчин и женщин, поклявшихся защищать свою страну, когда мы цинично используем их как пешки в низкой и грязной политической игре? Мы ведь буквально оставили их подыхать во тьме с голоду и холоду!

Фонтено подошел к детям, качавшимся на качелях. Сняв пиджак и шляпу, он стал заботливо поддерживать трехлетнего малыша, извивавшегося как червяк на конце доски.

— Сенатор, в наши дни никто не голодает. Когда еда так дешева, как сейчас, это просто невозможно. Кроме того, замерзнуть на юге Луизианы тоже трудно.

— Ты упускаешь главный момент моих рассуждений. Эта база больше не финансируется. У нее нет никакого легального статуса. Если верить бюджетным отчетам Чрезвычайного комитета, то такой военно- воздушной базы не существует! Они просто вычеркнули ее из списка! Они превратили ее в политическое ничто одним росчерком бюрократического пера!

— Ну, это уже похоже на правду.

— Оскар, это важная проблема. Америка имела свои взлеты и падения, никто этого не отрицает, но мы все еще являемся могущественной державой. Ни одна могущественная держава не может обращаться со своими солдатами таким образом. Я не вижу ни одного смягчающего обстоятельства для всего этого. Это абсурд, несусветная глупость! Что, если такое поведение станет всеобщим? Мы что, хотим, чтобы наша армия, флот и морская пехота обыскивали на дорогах мирных граждан — своих избирателей — просто потому, что им не на что жить? Это мятеж! Прямой разбой! Это пахнет государственной изменой!

Оскар отвернулся от пронзительно кричащих детей и поплотнее прижал трубку к уху. Оскару было прекрасно известно, что заставы на дорогах стали обычным делом. В один несчастный день орды людей заблокируют все улицы и дороги США. Блокпосты уже не считались грабежом на дороге, они превратились в повсеместно принятую форму гражданского неповиновения. Заставы были в реальном мире просто аналогом того, что происходило в информационных потоках: перебои в работе, спам и отказ в обслуживании. То, что в этом приняли участие ВВС, — лишь экзотическое расширение самой обычной практики.

Но, с другой стороны, риторика Бамбакиаса имела смысл. Его слова звучали строго и обладали большой пробивной силой. Они были ясными, их можно было повторять и цитировать. Все это было немного притянуто за уши, но очень патриотично. Красота политики как вида искусства заключалась в отсутствии ограничений на формы, отличающиеся от стандартного реализма.

— Сенатор, в том, что вы говорите, есть большой смысл.

— Спасибо, — сказал Бамбакиас. — Конечно, говоря юридическим языком, мы пока что ничего не можем сделать с этим скандалом. Пока еще я не утвержден в должности и к присяге меня приведут не раньше середины января.

— Не можем?

— Нет. Поэтому, я считаю, необходимо моральное давление.

— Ага.

— По крайней мере — и это совсем не так не много — я могу продемонстрировать личную солидарность