Мертвое тело Пашки-Крематория охранники закатали в забрызганный кровью ковер и вытащили из комнаты.

Водила Пашки-Крематория дремал за рулем.

– Братан, – услышал он и вскинул голову.

Тот самый уголовник, который встретил его у ворот, снова стоял возле машины. Водиле почудилось, что у него просто хотят попросить закурить, так буднично прозвучало «братан». Он потянулся за пачкой сигарет.

– Заводи и уезжай, – лицо говорившего, искаженное шрамом, было вполне доброжелательным.

– А как же…

– Хреново твоему боссу стало, очень хреново, – процедил урка, – так хреново, что тебе нового хозяина искать придется. Загони машину в гараж и можешь утром на работу не приходить. Сюда ты его не привозил.

Больше водила вопросов не задавал. И хоть сказанное походило на дурацкую шутку, он не сомневался, что если и увидит Пашку-Крематория, то уже только в гробу, даже если его босс пока еще жив.

– А про «филки» так и не вспомнил, – проворчал Монгол, выезжая на коляске из гостиной в коридор. – Влетел Карл – конец его авторитету. Повисли они на нем, как кирпич на шее, уже не выплывет, а я его предупреждал… Не успеет деньги собрать.

Бывают ночные часы, когда даже большой город затихает, пусть ненадолго. Лишь редкие освещенные окна напоминают тогда, что жизнь продолжается. Горел свет и в баре «Лондон». Бунин в темных очках с наклеенными на них станиолевыми звездами сидел за столиком и смотрел на открытый кейс с аккуратными пачками резаной бумаги. Сонный бармен, казалось, заснул, облокотившись на стойку. Карл неторопливо допил крепкий кофе из маленькой белоснежной чашечки, промокнул губы салфеткой. Молчаливый мобильник лежал перед ним на столе.

– Ну что ж, – сказал законный, – раз Монгол не звонит, придется мне самому к нему ехать, – Карл захлопнул крышку кейса, подхватил его, – долг-то на мне висит. Надо вернуть.

– Резаная бумага – не деньги. Зачем ты кейс везешь? – Николай щелкнул зажигалкой и тут же погасил ее. – Карл, неужели ты ничего не успеешь сделать?

– Времени мало, – скривился законник, – не успею «лавэ» собрать. А долг я должен точно в срок закрыть, иначе конец авторитету.

– Что же будет? – В голосе Бунина послышалось отчаяние.

– Насчет кейса ты прав. Незачем его к Монголу везти, только лишний раз дураком себя выставлять. – Карл бережно, чтобы не разбудить дремлющего бармена, отложил закрытый кейс на стойку, сел за столик и закрыл лицо руками.

– Так что же делать? – настаивал Бунин.

– Разве что произойдет чудо, – тихо промолвил Карл и раздвинул пальцы, на Николая смотрели смеющиеся глаза законного.

– Чудес не бывает, – растерялся Бунин, ему показалось, что у Карла началась истерика, что сейчас законный вспрыгнет на стол, отобьет чечетку.

Мало ли на что способен человек, чья жизнь окончилась крахом!

Карл выхватил кейс с барной стойки, прямо из-под носа у сонного бармена и положил перед Николаем, лихо провернул кодовые замки, откинул крышку. Бунин оторопело смотрел на тугие пачки американских долларов. Забыв о том, что для бармена он был настоящим слепым, парень поднял очки на лоб, перелистал несколько пачек. Все купюры оказались настоящими.

– Но я же сам видел, как ты… Ты же при мне отдал Железовскому кейс с настоящими деньгами, – вырвалось у него.

– Тут все двести пятьдесят штук, – Карл опустил крышку, – ты тогда смотрел, но не видел. И Железовский смотрел. В трамвае тоже все смотрят, как я лопатники из карманов таскаю, смотрят, но не видят. Первый раз мне пришлось «на прополь» сработать.

– Как? – не понял Бунин.

– «На прополь» – это когда кошелек вытаскиваешь и сразу его подельнику передаешь, чтобы он с ним ушел. Настоящие щипачи так не работают. Только в одиночку. Покажи ему, – бросил Карл бармену.

Тот достал из-под стойки еще один кейс, такой же, как и тот, что стоял на столике, продемонстрировал пачки резаной бумаги.

– Он и тогда подменил его. Не мог же я рисковать «филками» из общака. А Железовского убеждать было бесполезно. А так он убедительно держался, думал, что четверть миллиона несет.

– Но он же погиб.

– Земля ему пухом. Николай, ничего бы не изменилось, дай я ему настоящие деньги. Ни-че-го. Снайпера даже я предусмотреть не смог. Выпей и забудь. – Законный с кейсом в руке дошел до двери и обернулся: – Который час?

Николай глянул на часы над дверью, он даже не успел сообразить, что Карл и сам бы мог посмотреть на них.

– Три часа ночи.

– А ты прокололся, – засмеялся законный, – ты же слепой! Очки на глаза опусти. Думаю, если Монгол уже спать лег, то стоит его разбудить. – Карл исчез за дверью.

Бунин машинально опустил очки с наклеенными звездами. Бармен поставил перед ним стограммовый стаканчик, наполненный водкой.

– Осторожно, не переверните случайно, – проговорил он, – здесь водка, как и советовал вам Карл. Выпейте и забудьте. Я тоже забуду о трех часах ночи.

«Знал он раньше, что я вижу? Или нет?» – задумался Николай, но спрашивать не стал – люди, окружавшие Карла, умели хранить тайны.

На улице светило яркое осеннее солнце. По небу плыли белые облака. Ветер срывал с деревьев и нес золотые листья. А в подземном переходе было сумрачно, и люди, спускающиеся вниз, снимали солнцезащитные очки, жмурились, щурились и даже на несколько мгновений задерживались на ступеньках, ожидая, когда глаза привыкнут к темноте. А затем толпа плыла вниз и растекалась по подземному переходу.

Под бетонными перекрытиями звучала музыка. У стены стоял парень с темными волосами, бледным лицом, глаза закрывали черные очки с наклеенными блестящими звездами. Парень играл на клавишах, его длинные чуткие пальцы легко касались прохладных клавиш, и каждое прикосновение рождало звук. У его ног лежал раскрытый футляр.

Иногда прохожие останавливались на несколько мгновений, рассматривая музыканта, слушая его игру. А играл он превосходно. Бумажные деньги, а чаще монеты падали на вишневый бархат внутренней обивки футляра. Лицо музыканта оставалось непроницаемым, а когда падающие монеты ударялись друг о дружку, звенели, он кивал, благодаря этим жестом щедрых слушателей. Бумажные деньги летели в футляр беззвучно, как падали осенние листья там, наверху, на улице.

Иногда в толпе появлялся мужчина в дорогом черном плаще, в кепке, с зонтиком. Мужчина тоже останавливался и смотрел на музыканта, чутким ухом ловя звуки музыки, а иногда даже пальцы его левой руки шевелились в воздухе, имитируя игру.

Как правило, пожилой мужчина наслаждался игрой клавишника недолго и вскоре уходил. Девушка с черными, как грозовая туча, волосами, бледным лицом долго щурилась, задержавшись на ступеньках перехода.

Наконец, когда ее глаза привыкли к сумеркам подземного перехода, она поправила сумку, расстегнула верхнюю пуговицу рыжей замшевой куртки и, переложив дорогой футляр со скрипкой из левой руки в правую, поддерживая левой рукой длинную черную юбку, остановилась и прислушалась. На губах вначале появилась улыбка, а затем исчезла. А глаза стали грустными-грустными, такие бывают у собачек, которых хозяева оставляют у магазина, а сами надолго уходят.

Она не сопротивлялась, и толпа несла ее. Постепенно она оказалась в нескольких шагах от музыканта- клавишника. Женщина с ребенком, которого она держала за руку, остановилась прямо напротив Бунина.

– Слышишь, как дядя играет? Не то что ты, – сказала женщина и погладила ребенка по голове. – А для