темноты блестящие замочки кейса.

«Я отдам деньги Карлу. Найду и отдам. Тогда никому ничего не буду должна, – злилась на весь мир Светлана, – мой дед жил так, что никому не остался должен. И я буду так жить».

Официант поставил перед Светланой заказ: бутылку минералки и тарелочку с уложенной на бумажную салфетку булочкой, замер в ожидании.

– Я ничего больше не буду заказывать. Во всяком случае, пока, – разозлилась на него девушка.

– Вам открыть бутылку?

– Как хотите.

Официант элегантным движением свинтил пробку, налил в стакан искрящуюся пузырьками воду и наклонил голову:

– Приятного аппетита.

– Спасибо… – невнятно пробормотала Светлана, глядя на то, как рабочие выходят из арки.

Она уже готова была сорваться с места, но тут ей пришлось сдержать себя. Рабочие уселись на вытащенную со двора широкую доску и принялись сдавать карты в ожидании, когда за ними приедет автобус. Милиционеры и мужчина в штатском еще немного поспорили, потом штатский бросил пару слов в рацию. Вскоре за ними приехала машина, которая тут же унеслась, оставив после себя голубой шлейф выхлопных газов.

За спиной у Светланы раздалось тарахтенье двигателя, ей даже показалось, что еще секунда, и мотоцикл врежется в ограждение кафе. Она обернулась. На мотоцикле, въехав на тротуар, восседал молодой мужчина в старомодном пластиковом шлеме. Он отбросил подножку, заглушил двигатель и повесил шлем на рукоятку руля.

Его серые выцветшие глаза смотрели пытливо и немного насмешливо. Так смотрит на мир человек, уверенный, что знает больше других. Взгляд мужчины прошелся по столикам в кафе, на Светлане не задержался, лишь скользнул, обдав холодом. С багажника мужчина снял матерчатую сумку и, забросив ее на плечо, пошел по улице. Проходя мимо арки, он бросил недовольный взгляд на рабочих, перебрался на другую сторону и, задрав голову, посмотрел на уходящую к вечернему небу застекленную лифтовую шахту.

Светлана сидела и по кусочкам отламывала булочку, воду отпивала маленькими глотками, тянула время. Каждый человек, появлявшийся на улице, привлекал ее внимание. Люди появлялись и исчезали: сворачивали за угол, шли к себе домой, и только приехавший на мотоцикле мужчина никуда не спешил. Он дождался, когда из подъезда под лифтовой шахтой выйдет мальчишка с собакой на поводке, и тут же шагнул к двери. Он успел вставить носок ботинка, придержал дверь и исчез в подъезде.

«Он там не живет, если кода не знает. И знакомых у него там нет, иначе бы включил домофон, – подумала Светлана, – странный тип…» – и тут же она вспомнила, что Карл наблюдал за крышей соседнего дома именно из этого подъезда.

Опустив голову, Светлана глянула из-под темных очков – на самом последнем этаже за пыльным стеклом шахты виднелся светлый овал. Девушка прищурилась, и тогда на овале проявились глаза. Мужчина смотрел не вниз, а почти перед собой, на крышу соседнего дома.

«Он или из милиции, или… ведь милиционеры уехали…» – руки у Светланы задрожали.

Поблескивающий свежей краской автобусик «ПАЗ», скрипнув тормозами, остановился напротив арки. Рабочие тут же побросали карты, загрузились в него и уехали.

Девушка глянула на последний этаж высокого дома – никого за стеклом уже не было. Дверь подъезда отворилась, и мужчина, мелькнув тенью, исчез в подворотне, увенчанной знаком «кирпич». Еще через полминуты его силуэт показался в окне, он шел по лестнице вверх. Здесь в боковой улице уже стало темно, редкие фонари, казалось, только сгущают мрак. Яркая лампа горела лишь над стойкой бара.

– У вас есть телефон? – заикаясь, спросила Светлана.

– Нет, – равнодушно ответил официант, протирая стакан салфеткой, – таксофон за углом.

Светлана, привыкшая к тому, что последние четыре года не расставалась с мобильником, с ужасом поняла, что у нее не только нет телефонной карточки, но даже не найдется денег ее купить.

«Он за кейсом пошел! Что делать?! Я не могу бежать в милицию, деньги это не спасет. Они заберут их, и все. Выбежать на людную улицу, попросить мобильник? Но кому я позвоню?» – номера Карла и даже Бунина она не знала.

Светлана глянула на окно подъезда ремонтирующегося дома, за ним с последней площадки по металлической лесенке вскарабкался мужчина с мотком веревки в руке и поднял люк. В прямоугольнике темного неба с одинокой звездой четко прочитывался его силуэт.

«На крышу полез».

Превозмогая страх, Светлана поднялась из-за стола. Она шла к арке на негнущихся ногах, повторяя про себя всего два слова: «Я должна… я должна…» – тонкий, как авторучка, фонарик скользил во влажной от волнения ладони.

Перед ней предстал пустынный двор, сложенные у стены обломки лесов, асфальт, засыпанный известкой и строительной пылью, сорванная дверь единственного подъезда была приставлена к стене. Когда Светлана ступила на площадку, сквозняк подхватил длинные хвосты газового платка на ее голове и тут же опустил.

Девушка поднималась ступенька за ступенькой, стараясь ступать бесшумно. Каждый раз, когда под ее ногой скрипел камешек, она замирала, прислушивалась. Уже ухватившись руками за холодную перекладину металлической лестницы, ведущей, как ей казалось, прямо в темное небо – к звезде, она услышала поскрипывание сгибаемой жести.

Светлана чуть высунула голову над потолочным люком, так, чтобы глаза оказались выше крыши, она готова была в любой момент нырнуть назад и сломя голову мчаться по ступенькам вниз. У глухой стены возвышавшегося над крышей дома сидел на корточках мужчина и двумя руками отгибал жестяной водосток, почти вплотную примыкавший к штукатурке глухой стены.

Тонкое оцинкованное железо скрипело, позванивало. Веревка уже была одним концом привязана за кирпичную трубу, сам моток лежал у ног мужчины. Он еще раз приналег, и под отогнутой жестью зачернела довольно широкая, на полметра, щель. Примыкавшие друг к другу дома строились в разное время, с улицы и с дворового фасада промежуток был аккуратно заложен кирпичом и заштукатурен, а сверху его прикрывал жестяной карниз с желобом-водостоком. Мужчина обернулся, дернул веревку, чтобы еще раз проверить – убедиться, крепко ли держится узел. Луч фонарика осветил щель, в самом низу в десятиметровой глубине, на обломках кирпича, из-под пожелтевшей, подрагивающей газеты выглядывал краешек кейса. Павел Глазунов хищно улыбнулся и, погасив свет, сбросил бухту веревки в темноту. Держась за веревку, упираясь ногами и спиной в стены, он стал быстро спускаться, незажженный фонарик держал в зубах. Веревка резала руки, и Павел к середине спуска сообразил, что проще обходиться без нее, упираясь в стены, и спускаться легче, да и подниматься будет проще. Он откинул ее в сторону.

Света вновь высунула голову из люка, мужчина исчез, лишь подрагивала туго натянутая веревка.

«Спускается, он спускается», – Света выбралась на крышу.

Тут веревка ослабла, она уже не гудела, как натянутая струна, а безвольно подрагивала на ветру.

«Все, теперь он не выберется оттуда».

Светлана лихорадочно вытаскивала веревку, пока ее конец не вылетел на крышу и не свернулся змейкой у ее ног.

Павел, почувствовав, что веревка взлетела над ним, что на крыше происходит какое-то движение, мгновенно затаился, кейс он уже держал в руках. И тут над ним в вышине зажегся фонарик, его луч скользил по стене, ширился. Спрятаться было некуда, и вот уже свет кольнул в глаза.

Светлана смотрела на испуганного Глазунова, жмущегося к стене, на кейс, поблескивающий замочками в его руках. И тут снизу ей в глаза ударил яркий, слепящий свет фонаря, от испуга она вскрикнула – высоко и протяжно.

Глазунов мгновенно пришел в себя, лишь только исчез слепящий свет, – он увидел над собой девчонку, которая боялась собственной тени, услышал ее беспомощный тихий вскрик.

– Сучка, – прошипел он, – сейчас я до тебя доберусь. – Он сжал мягкую кожаную ручку кейса зубами и, упираясь в стены ногами, спиной, руками, стал карабкаться наверх.

Светлана слышала, что хриплое дыхание мужчины, тихие ругательства звучат все ближе и ближе.