– Я рад, что ты о них знаешь... Рад, что тебя успели кое-чему обучить, несмотря на твой нежный возраст. – Он устало пожал плечами. – Я мало общаюсь с Мамашей Номер Один и Мамашей Номер Два. У нас много разногласий. Мы пытаемся ладить, но всегда ссоримся – то из-за торговли оружием под прикрытием коммуны, то из-за вывоза наркотиков из Французской Полинезии... У нас слишком много споров. Грустно, правда? Я из-за этого грущу. Мне надо было чаще показываться, больше помогать, пока ты была меньше. – Он вздохнул. – Твоей вины в этом никогда не было, Зета. Такие уж они, постнуклеарные семьи [38].

– Теперь ты уже не можешь вернуться в коммуну. Им пришлось все распродать.

– Я знаю. Наверное, это было неизбежно. Приближаются большие перемены. Изменения в фабуле. От этого трудно увернуться. – Он вздохнул и встал. – Надеюсь все-таки найти способ.

Старлиц решил не жалеть сил. В конце концов, шел 1999 год н. э., который десятилетия рекламировали как последний шанс оправдаться за содеянное в двадцатом веке. Было бы глупо напоследок не постараться.

Он долго ехал на автобусе назад к границе, а потом целую неделю искал место сбора преступников. Там, войдя в доверие к главарям банды байкеров, свихнувшихся на скоростях, он аккуратно составил список самых желанных для них предметов: сбываемых в считанные минуты ветровых стекол, дверных ручек и краг. Затем он отправился на промысел.

Но оказалось, что он устарел как профессионал. За его долгое отсутствие автомобили обросли визгливыми противоугонными сиренами, рулевые колонки сковали неприступные замки. И все же перед решительным человеком с верным глазом, твердой рукой и непробиваемым терпением не мог бы устоять даже броневик. К тому же ценным подспорьем оказалась зоркая несовершеннолетняя помощница.

Три угнанные машины удовлетворили потребность Старлица в деньгах, и они с Зетой вернулись автобусом в Сокорро. Обойдя распродажи и дешевые магазины, она купили блестящей шерсти и мишуры, длинные рождественские гирлянды, древний проигрыватель с работающими колонками, огромную стопку пластинок с рождественскими гимнами. У понурого жителя Нью-Мексико, распродававшего по случаю приближающегося Y2K все имущество, они приобрели за бесценок никогда не работавший электрогенератор. Когда-то этот бедняга решил перечеркнуть карьеру, загубить семью, пустить по ветру сбережения и скрывался в глубоком подвале от вездесущих компьютеров; теперь он сбывал заваль, которую раньше усиленно скупал.

И вот настал кульминационный момент всей операции: сбор развеселой толпы для празднования Рождества в разгар осени. Старлиц, разъезжавший без прав и вообще без каких-либо документов, позаимствовал с плохо охраняемой стоянки развалюху-грузовичок и отправился за массовкой. Результат поездки представлял собой несвязный хор местных оболтусов: шестеро иностранцев-поденщиков на нелегальном положении, подрабатывавших на паркинге у местной «Home Depot» [39], четверо чумазых индейцев в ковбойских шляпах, покинувших резервацию, чтобы побыстрее спиться, и парочка ни на что не годных местных бородачей, наркоманов-даоистов.

Старлиц перевез их в заброшенный «квонсетовский» гараж [40] несколькими партиями, кружными путями. Для согрева он разжег трескучий, средней ядовитости огонь в ржавой бочке. Он смазал, проверил, отладил генератор, Зета развесила на рыжих от ржавчины стенах рождественскую красотень. Повсюду были разложены сверкающие шляпы и сладкие свечки в упаковке.

Затем, подавляя гул генератора, проигрыватель заиграл бессмертное «Белое Рождество» Кросби [41].

Половина собравшихся не владела английским, поэтому хор получился слабоват. Два галлона вина «Моген-Давид» добавили веселья.

– Папа, это слишком громко! Сюда нагрянет полиция!

– Да, нет, может быть! – прокричал в ответ Старлиц. – Моему отцу это не впервой. Зато наш принцип срабатывает, я чувствую!

Сладкое пойло действовало на его гостей, как сверхмощные глубинные бомбы. Старлиц с надеждой взирал на скачущие по стенам тени. Дальше, за стенами, сотрясаемыми варварским ревом, погрузилась в зябкую ночь пустыня, вокруг города вилась пыль кедровой пыльцы и танцевали духи вымирающих индейских племен.

– Сработало! – понял Старлиц. – Гляди, Зета, сработало!

Зета разжала уши.

– Что ты сказал?

– Он явился, он здесь! Твой дед рядом с нами.

Зета с сомнением оглядела валящихся с ног выпивох.

– Сосчитай их! – велел Старлиц.

Зета аккуратно произвела подсчет гостей.

– У меня получилось тринадцать перепившихся болванов, – доложила она безнадежным голосом.

– Ура! Я нанял только дюжину.

Зета опасливо глянула на гнилые двери, запертые на тяжелые засовы, укрепленные для верности ржавыми цепями.

– Папа, сюда никто никогда не смог бы проникну...

– Твоему деду не надо входить в двери. Дай соображу... Дадим каждому по рождественскому подарку – сигаретке. Это и будет удостоверением личности.

И Старлиц засновал среди празднующих, методично щелкая зажигалкой в густом дыму. Он выволакивал своих непутевых гостей из пьяных глубин их грез, поднося к их лицам мерцающий свет рождественской истины. Беззубые рты, неопрятные бороды. Обожженные ветром щеки и лбы. Седина и испарина. Пот и пыль. Вытаращенные от страха глаза, взлетающие от изумления брови. Кариес, витаминное голодание. Разложение деревни, распад городов.