Сюсьман был классическим представителем этого типа. Среднего роста, костлявый, с выпиравшими под лагерной робой ключицами, он смотрел всегда немигающим взглядом, как будто вовсе не имел век.

Следствию не удалось уличить его в принадлежности к преступной группировке. Он пошел по статье за незаконное хранение огнестрельного оружия.

Струна схлестнулся с кемеровским бандитом из-за пустяка. Отморозок как-то одолжил у него самодельный кипятильник – бритвенное лезвие на длинной стальной проволоке, концы которой вставлялись в розетку.

Новоиспеченный друг Новикова терпеливо ждал, когда ему вернут ценный прибор, незаменимый при приготовлении чифиря. Когда терпение уголовника лопнуло, он направился к должнику, чтобы задать один вопрос:

– Ты что, баклан, заныкать кипятильник задумал?

И незамедлительно получил крайне невежливый по лагерным меркам ответ:

– Дерни отсюда, козел!

В долгу Струна не остался, пообещав наказать молокососа.

Сюсьману было двадцать два года. Скорее всего знакомый Новикова дальше слов идти не собирался. Слишком дурная слава была у кемеровского бригадира. Он так бы и проглотил обиду, но сопляк сам пошел на обострение конфликта, обозвав Струну совсем уж нестерпимым ругательством, помянув всех его родственников, друзей и знакомых, пообещав отыметь всю эту категорию людей противоестественным способом.

Тормоза у Струны сдали. Он сжал обидчику кадык своими тонкими, но крепкими, как стальные прутья, пальцами. Полбарака оттаскивало его от Сюсьмана.

– Просись о переводе в другой лагерь! – клокочущим от гнева голосом предупредил отморозка «честный» вор.

Сюсьман загадочно усмехнулся, разминая помятую шею.

Некоторое время все было тихо. Урка новой формации с паучьей тщательностью готовился отомстить Струне. С воли ему перебросили бабок, на которые он нанял таких же, как сам, молодых подонков-дебилов. Один сидел за ограбление таксиста, второй – за нанесение тяжелых увечий шестнадцатилетней девчонке. Помощники были выбраны в масть самому Сюсьману – жестокие и туповатые. Сам он с обидчиком справиться не мог.

Расправу случайно заметил Новиков. Троица подстерегла вора у простреливаемого коридора между хозяйственной и жилой зонами.

Струна вечерком наведывался в пищеблок, где кухарил его земляк. Разузнав традиционный маршрут «щипача», Сюсьман устроил засаду. На всякий случай он отстегнул часовому, пообещав не убивать козла, а только немного поучить его.

Струну брали, словно «языка» на фронте: сбили с ног, заткнули рот кляпом, накинули удавку на шею. Оттащив от колючей проволоки поближе к стене пищеблока, его начали избивать ногами.

Сюсьману этого показалось мало. Он вытащил финку, провел лезвием по залитому кровью лицу жертвы и свистящим шепотом объяснил, что собирается кастрировать обидчика.

Двоим недоноскам идея пришлась по вкусу. Они резво принялись стаскивать штаны с обделавшегося от страха и боли Струны. Потом вор вспоминал:

– Глаза у Сюсьмана заполошные. Дна не видно…

Новиков тогда задержался по просьбе бригадира в хозяйственной зоне и брел на ужин, который оставили ему в столовой.

Его внимание привлекли трое, склонившиеся над четвертым. Сначала он решил: блатари опускают какого-то несчастного, но, подойдя ближе, узнал Струну.

– Иди, лох, своей дорогой, – окрысился организатор акции.

Его напарники, наоборот, сразу же сделали ноги. Репутация бывшего десантника была им хорошо известна.

Сюсьман, перебрасывая финку из одной руки в другую, жался спиной к стене. Выбив оружие, Виктор скрутил несостоявшегося хирурга. Ударом ребра ладони по шее он отключил отморозка, после чего принялся развязывать полумертвого Струну.

Но Сюсьман был крепче, чем казался. Очнувшись, он набросился на Виктора сзади. К его несчастью, Струна уже пришел в себя и не замедлил схватить своего мучителя за волосы. Недавняя беспомощная жертва превратилась в разъяренную бестию.

– Меня мало, на Витюху прыгаешь! – кричал Струна и принялся искать пальцами глаза Сюсьмана.

– Помогите… Охрана! Кончают! – заверещал тот.

Прибежавший наряд караула вырвал отморозка из рук вора. Сюсьману повезло. Струна живым кемеровского мальчика не выпустил бы.

Начальник лагеря провел дознание, и двое других подонков не стали запираться. Федор Васильевич не хотел держать у себя потенциального подвешенного к потолку отморозка и добился его перевода в другой лагерь. Но, как говорится, от судьбы не уйдешь.

По достоверным сведениям, Сюсьман получил свое в пермских лагерях. Матерые зэгары не стали терпеть выходок сопляка. Его утопили в выгребной яме, куда сливались нечистоты со всей зоны. Что говорить, логика, достойная усопшего.

Струна поклялся до гроба помнить доброту друга, не позволившего сделать его евнухом.

Новиков знал истинную цену всем этим «падлой буду» и «век воли не видать». Ему было глубоко безразлично все вокруг, как это бывает у человека, чья душа выжжена дотла.

Под заваренный чифирь, распиваемый после отбоя, спасенный от кастрации божился отблагодарить Новикова по полной программе.

– …Все, братуха, загружаешься как честный фраер. Бухалово, бабы, захочешь косячок забить – все будет! – дубасил себя по впалой груди Струна.

– Не бухти! – устало отмахивался Новиков, припадая к алюминиевой кружке, обжигающей руки.

Зэки старались не шуметь, получив сведения, что хозяин зоны, то бишь Вепрь, находится на территории лагеря.

– Ну, везуха по жизни! Второй раз от падл офицерюга спасает. Меня в Бутырке чуть псих из отморозков не придушил! Ломка у сцыкуна началась, он на меня и наехал! – шепелявя и проглатывая согласные буквы, делился пережитым Струна. – Задушить хотел, козлище смердющий. Я уж отходняк словил. Небо в алмазах просек, а Святой падле по горбу… чах… чах…

Вор энергично рубанул ладонью по воздуху.

– Святой? – Новиков схватил вора за плечи, разворачивая к себе лицом.

– Ну да! Корефан мой по жизни!

– Рогожин Дмитрий?!

– Да. Он самый. Мы вместе парились в Бутырском СИЗО. Я под психа косил, а Святого по мокрухе крутили. Он какого-то делового за брата замочил! Сорвался, понимаешь! – Струна горестно вздохнул и добавил: – В психушку моего корефана запаковали! Подопытным кроликом сделать хотели!

Новиков слушал внимательно, не перебивая разомлевшего от чифиря вора. Стянув через голову майку, Струна обнажил высохшее, синее от наколок плечо. Ожесточенно почесав бок, ушибленный во время драки, собеседник Новикова спросил, хитро щуря глаза:

– Тесен мир? Никак я с друганом твоим скантовался в Бутырке? Точняк?!

Бывший офицер подтвердил догадку зэка коротким кивком головы. Новиков прикрыл ладонью верхнюю часть лица, явственно скрипнув зубами.

– Не гони тоску, Суворов! – Струна подсел поближе, толкнув собеседника плечом.

Понизив голос до шепота, слышного только им двоим, он скороговоркой зачастил:

– Святой не чета тебе. Конкретный мужик! С психушки он сорвался в два счета. Такой кипеж устроил! Больничку начисто разнес. Стебанутые шизики по всей округе расползлись, а Святой очкастого кенаря, который в его мозгах пытался поковыряться, вычислил и ой как жестоко наказал!

Вор сделал паузу, чтобы набрать воздуха. Передохнув, он продолжил:

– Я на ходку с Бутырок не пошел. Братва отмазала. Дали следаку взятку, а он и схавал! Потом следака свои же раскрутили. Дела закрытые подняли, и поволок я дальняк! Но Святому успел чиги