как будто мог увидеть головешки человеческих тел, навечно застывшие в недрах бронетранспортера.

– Притащили на переплавку братскую могилу, – продолжал Святой. – Зачем? Его бы на мраморный постамент под окнами Кремля поставить или вместо памятника на могилу этого маразматика с бровями… Ладно! Пошли, Василий!

Он поспешил отойти от бэтээра. Слишком остро напоминала обгоревшая машина о недавнем прошлом.

– Воины здесь паршивые! – с чувством собственного превосходства сказал сержант, шагая через груды ржавого мусора. – Алкаши и наркотня…

– Не задирайся с ними, – посоветовал Святой и чуть было не налетел на очередную груду металлолома. – Народа мало, а территория вон какая! С кем охранять? Поаккуратнее с сослуживцами. Знаю я вас, морды чистить начнете! Говори – не говори.

– На Ваньку Ковалева прыгали! – доверительно сообщил Голубев. – Пайку съели, тарелки собрали, и самый борзой подкатил. Говорит: «Ты, молодой, посуду помоешь!» Ремень на яйцах болтается, пряжка дугой выгнута, а сам смердит! – Сержант зажал нос пальцами. – После призыва, наверное, ни разу не мылся. Ковалев спокойно, как удав, посуду принял, в бачке выполоскал. Мы сидим, молчим, ждем продолжения концерта. Знаем – Коваля просто так не обломаешь. Он тарелки аккуратненько стопкой сложил… А шобла жлобская аж заходится: «Десантуру наказали! По струнке у нас ходить будут!» Ну а Иван-то руки полотенцем вытер и бак с помоями подхватил. Бак здоровенный, литров на пятьдесят. Деловой этот остолбенел. Стоит, глаза таращит, как Ванька бак волокет! Он ему этот бачок на калган и надел. – От восторга сержант прихлопнул ладонями по бедрам. – Уделал чмошника!

Святой отвернулся и усмехнулся так, чтобы не видел Голубев. Поступить подобным образом подсказал Ковалеву неписаный кодекс чести Советской Армии. Не дать отпора означало унизиться перед охламонами лейтенанта Кучаева. Безжалостное мироустройство солдатского быта незыблемо, и Рогожин не пытался изменить его.

– Шобла к Ковалю рванула… – продолжил эпопею сержант.

– И вы их наказали, – укоризненно покачал головой Святой. – Неуставные взаимоотношения… Ох, головорезы! Не будет у меня спокойной старости.

– Страшно наказали, товарищ старший лейтенант! – подтвердил худшие опасения Святого Голубев. – Летали по столовой… как мотыльки! Дистрофия алкогольная! Ни одного настоящего пацана! Повырубались моментом!

– Вернемся в часть – отправлю на «губу»! – вяло пригрозил командир. – Ко мне уже прибегал их старшина, жаловался. Ты думал, я не знаю? – без особого энтузиазма входил он в роль Макаренко. – Групповая драка! Позор! Кому вы там пять зубов высадили?

– Жлобу, что на Коваля прыгал, – понуро басил Голубев.

– Сержант, обуздайте своих подчиненных! Мы на боевом задании, – внушительно произнес Святой. Не выдержав собственного назидательного тона, взводный прикрыл рукой улыбку. – Парня не обварили кипятком?

– Вроде нет! Он после душа еще дергался на Ваньку, а как зубы повыпадали, успокоился. Авитаминоз, я так считаю! – авторитетно поставил диагноз доктор с лычками на погонах. – Кормят плохо, анашой балуются. Вот бивни и повыпадали. Ковалев его легонько хлопнул по губешкам. Я свидетель! – Голубев выпятил грудь, изображая готовность защищать братуху-спецназовца где угодно и перед кем угодно.

– Герой! – прокомментировал Святой и снова стал изучать вершины холмов.

Укрепился Рогожин на складах основательно.

Он заставил недовольных солдат перетянуть провисшую колючую проволоку, вырыть для часовых окопы в полный профиль и обложить брустверы камнями, поставил на станины парочку семимиллиметровых пулеметов, снятых со старых БРДМ, свои разведывательные машины распределил по всей территории, предварительно расчистив трассы движения. Кроме того, Святой провел пристрелку по холмам.

Энтузиазм нового командира передался его предшественнику.

– Заминируем подступы вдоль колючки! Мин полно! – предложил Кучаев. Но, подумав, отказался от своей идеи: – Нельзя, скот забредет, да и пастухи…

Раз на объект наведался подполковник Дронов и остался весьма доволен.

– Грамотно распределили силы, одобряю! – вынес резолюцию Гоблин по окончании осмотра. – Учли особенности местности… Чувствуется афганский опыт! – Подполковник дул на горячий чай, поданный женой лейтенанта Кучаева. – Я, к сожалению, не смогу уделять вам должного внимания. Буквально разрываюсь на части. Обстановка будь здоров!.. Экстремисты рвутся к оружию. Есть сведения, что «всадники» планируют провести террористические акции против партийных и государственных руководителей области. Будьте начеку! – посуровел подполковник. Усики его, обмоченные в чае, топорщились, как иглы ежа. – Посторонних на объект не допускать, с местным населением контакты прекратить! Вам, Рогожин, выношу благодарность за отличную организацию боевого охранения…

Святой поднялся и начал было чеканить уставную формулу, но Дронов остановил его:

– И строго предупреждаю: не дай вам бог повторить нарушение приказа!

– Вы о чем, товарищ подполковник?

– О вашей партизанщине на городской улице. Устроили избиение мирных граждан, глумление, понимаешь, над местным населением… Милиция боялась подъехать. Начальник областного УВД на совещании так и сказал: «Стоило спецназовцам войти в город, как они открыли пулеметный огонь!»

Тут не выдержала жена Кучаева, которая до этого молчаливо обслуживала офицеров.

– Проститут этот начальник! Мафией купленный! – выпалила она.

Дронов от неожиданности вздрогнул и поперхнулся чаем. Святой не упустил случая двинуть его кулаком по спине.

– Полегчало, товарищ подполковник? – как можно участливее спросил он и, не дождавшись ответа от захлебывающегося кашлем Гоблина, повторил удар.

– Его мильтоны перед обкомом демонстрацию женщин-узбечек расстреляли, – сбивчиво говорила женщина. – Его первого у канавы поставить надо и пулю в затылок…

– Кровожадная у вас жена! – просипел Дронов, согнувшись над столом и вытирая тыльной стороной ладони выступившие слезы.

– Нервная! – извинился Кучаев и стал легонько теснить супругу к двери.

Она отталкивала мужа, продолжая поносить продажную власть, местных националистов, эту проклятую дыру, куда их запихнули оберегать груду металлолома и тонны боеприпасов, не израсходованных на последней, как всем думалось, большой войне России.

Беседа с личным составом у Дронова не получилась. Караул поднял тревогу, заметив подозрительные передвижения среди окрестных холмов, и Кучаев с солдатами побежал проверять склады.

– Товарищ подполковник, как там наш батальон? – приоткрыв дверь «УАЗа» перед Дроновым, спросил Святой. – Комбат не приезжает, ротный тоже…

– У них своих забот по горло. Батальон рассредоточили по области. Остальные – кто где… Поранили комбата, – нехотя, словно это была страшная тайна, сказал Дронов, занося ногу на подножку «УАЗа».

– Постойте! – Святой толкнул дверь, отчего та ударила Дронова по колену. – Что же вы не говорили?

Подполковник скривился и потирал ушибленное место.

– Расстраивать не хотел.

– Тяжелое ранение?

– Черепно-мозговая травма. Орлов уговаривал толпу разойтись. Щегол молодой его сзади чем-то шандарахнул… Ваши парня до комендатуры не довезли. В рапорте написали, что убежал. Прибили, наверное! Ты как считаешь, лейтенант?

Святой не ответил. Его бесил ровный, бесстрастный тон говорившего, без намека на сочувствие или сострадание к раненому комбату.

«Кабинетный хлюст этот Дронов, – рассуждал Святой на обратном пути. – Люди для него – что оловянные солдатики. Свернули шею, и ладно. Другого поставим, целенького…»

Остывающее вечернее небо нависало над неровной линией горизонта. Беззвучно, как тени, пролетали припозднившиеся птицы. У казарм переругивались солдаты: недавно кончилась вечерняя поверка.