— Хорошо, выражусь точнее, ты прикоснулась к антиподу, и, мне кажется, большой разницы здесь нет.

— Ошибаешься, не такой уж он и плохой, этот антипод… буркнула я.

— Сана!

— Прости… Договаривай.

— Я уже замечаю, что прикосновение к антиподу не прошло для тебя бесследно. Но, думаю, что это не необратимый процесс, хотя согласно закону сохранения логической энергии, то есть основы нашего существования, мы должны тебя… Впрочем, это уже не так важно, я жду твоего ответа.

— Ты не договорил.

— Я сказал все, Сана.

— Ты так и не сказал, что ожидает меня после прикосновения к антиподу.

— Это зависит от твоего ответа.

— И если я скажу: нет, тогда…

— Ты не можешь сказать “нет”, потому что я всегда заботился и буду заботиться о тебе.

— Хорошо, а если я скажу: да, тогда…

— Тогда у меня единственный выход — вернуть планету Земля на ее круги, точнее, вернуть то, что спасла ты, и тогда планета останется внутри всех тех расчетов, которые много раз проверены и перепроверены. Думаю, стоит мне обратиться с соответствующими выводами в Высший Совет, со мной согласятся. Наблюдать и рассчитывать продолжение планеты интересно, конечно, но непредсказуемость ее поведения представляет определенную опасность и для нас, поскольку нет гарантий, что, миновав критический виток, они не начнут уничтожать другие планеты. Уверен, эти логические выкладки будут достаточными для Высшего Совета.

— А если я все-таки скажу: нет…

— Я сделаю то же самое, только против твоей воли.

— Ты этого не сделаешь, Фил! — Я испугалась и за свою Марию, и за свое решение, поэтому сказала то, что во мне уже окончательно определилось: — Я очень тебя уважаю и очень благодарна за все, что ты для меня сделал, но я хочу любви, поскольку отношусь к существам разумного класса…

Я посмотрела на Фила и убедилась, что он с трудом сдерживает улыбку, а при последних моих словах засмеялся.

— Сана, — произнес он сквозь смех, — любовь — самое алогичное понятие, какое только может существовать в природе. Не сомневаюсь, что и на этой планетке Земля до последнего момента существовала любовь.

— Да…

— Вот видишь, я прав. Когда нет любви, тогда нет и ненависти, а значит, и невозможно уничтожение друг друга.

— Ты хочешь сказать, что планета фактически уничтожила саму себя только потому, что там существует любовь?

— Не существует, а существовала! Все это уже позади. Выживают только такие миры, как наш, где любое движение желаний или мысли прежде всего логически обусловлено.

— Фил, — попросила я, чувствуя, как начинает раскалываться голова, — дай мне времени подумать еще. Ты же сам видишь, что после прикосновения к этой планетке я немножко потеряла форму. Я отдохну, а завтра дам тебе окончательный ответ.

— Завтра будет поздно. У меня сейчас встреча с твоим Главным, потом я вернусь к тебе и ты дашь мне единственно логичный ответ. Кстати, учти, в противном случае ты будешь в соответствии с законом сохранения логической энергии трансформирована на ту планету, с которой у тебя произошло прикосновение.

Он ушел, а я… Я давно уже все решила, еще до последнего разговора с Филом. И он ничего нового мне не сообщил, я прекрасно знала и о возвращении на свои круги, и о трансформации, проще говоря — растворении в том, к кому прикасаешься на другой планете. Все это я знала и приняла решение. Мелькнула, правда, мысль, что, может быть, поступаю так потому, что во мне начались необратимые процессы, обусловленные прикосновением к антиподу, но это предположение вызвало у меня только усмешку: даже если это и так, то это мне нравится.

Утром, вдоволь налакомившись клубникой и черешней, все собрались завтракать — бабушка с дедом, их дочка с мужем, внук и две внучки.

— Бабуль, — неожиданно спросила самая младшая внучка, — а ты почему сегодня такая красивая?

Все засмеялись.

— А я почему-то молодость вспомнила. А теперь смотрю на нашего деда и думаю, куда же подевался тот красивый Сережа, из-за которого я и на фронт пошла, и всю войну отвоевала?.. — Она улыбнулась и посмотрела на мужа.

— Так он же постарел просто! — воскликнула внучка, радуясь своей догадке.

— Понятно? — удовлетворенно хмыкнул дед. — А вот бабушка наша совсем не стареет, правда? — он повернулся к внучке. Сегодня же вообще лет на двадцать помолодела!

Я тихонько засмеялась, посмотрела на дочку и внуков Марии и подумала, что Филу долго еще придется ждать, когда компьютер вычислит последний виток этой планеты.

— Тайна должна оставаться тайной, — Джон Глэй многозначительно постучал пальцем по своему лысому черепу. — Мне непонятна ваша обеспокоенность, господа. Я храню эту тайну не только для того, чтобы иметь свой маленький бизнес, но и для вашего же спокойствия. Только мой мозг способен осознать то, что здесь происходит и… может произойти везде. Я человек без нервов. Если хотите, человек-машина. Единственное, что осталось во мне, это некое подобие любопытства к шаткому сиюминутному благополучию цивилизованного мира.

— Господин Глэй, когда-то, очень давно, вы оставили у себя моего бортмеханика Макса Лепо, радиста и проводника. Что с ними? — спросил Вандерберг.

— Они погибли. Несчастный случай, — хладнокровно ответил Джон Глэй.

— Жаль, они были настоящими парнями.

— Да, но несколько любопытными, — машинально подтвердил Джон Глэй и постарался тут же сменить разговор. — Вандерберг, меня тревожат частые замены экипажей. Продукты, одежду, необходимые детали для завода и вывоз нашей продукции, по договору, должен производить один экипаж — ваш экипаж, Вандерберг!

— Что делать? Время быстротечно. — Вандерберг — седой, широкоплечий мужчина, с темным от загара лицом — сокрушенно развел руками. — Те, кого вы привыкли видеть, уже не могут летать по состоянию здоровья.

— Время стремительно, — согласился Джон Глэй. — Тем более я должен знать, что ничто и никто не помешает осуществить планы нашей фирмы. Я ученый. Я создал завод, и он должен работать!

— А каковы планы фирмы? — спросил стоявший у окна молодой человек, с великолепной золотистого цвета шевелюрой, обрамляющей его утонченное лицо.

— Судя по вашему произношению и виду, вы относитесь к одной из групп славянских народов, — взгляд Джона Глэя, казалось, впился в лицо говорившего.

— Да, я русский, — спокойно подтвердил молодой человек. Врач по профессии, сын советника Юргина.

— Русский? — Джон Глэй перевел взгляд на Вандерберга. Каким образом он появился в вашем