лечебницах». Но по его виновато-встревоженному взгляду, брошенному на нас, можно было подумать, что это «Последние дни Содома и Гоморры».

— Чего еще? — спросил он, быстро захлопывая книгу. — Что вам нужно?

— Поговорить с тобой, Перси, — сказал я. — Вот и все.

Однако по нашим лицам он понял, что мы явились вовсе не только поговорить, поэтому вскочил и бросился — почти бегом — к открытой двери в помещение склада. Он подумал, что мы пришли рассчитаться с ним и надавать оплеух.

Харри отрезал ему путь к отступлению и стал Вт дверях, сложив на груди руки.

— А ну! — Перси повернулся ко мне в тревоге, но стараясь не показывать ее. — Что это еще?

— Не спрашивай, Перси. — Я думал, что все пройдет нормально, я буду в норме, раз уж мы начали эту безумную аферу, но что-то не получалось. Я не верил, что делаю это. Словно в плохом сне. Мне все казалось, что вот-вот жена разбудит меня и скажет, что я стонал во сне. — Лучше, если ты с этим смиришься.

— А что у Ховелла за спиной? — срывающимся голосом спросил Перси, поворачиваясь, чтобы лучше рассмотреть Брута.

— Ничего.

— Ну, это, я думаю… — Брут вытащил смирительную рубашку и помахал ею у бедра, словно матадор мулету перед броском быка.

Перси вытаращил глаза и рванулся. Он хотел бежать, но Харри схватил его за плечи, и получился лишь рывок.

— Отпустите меня? — закричал Перси, пытаясь вырваться из рук Харри, — но тщетно. Харри был тяжелее фунтов на сто, и мускулы у него, как у лесоруба, однако у Перси хватило сил протащить Харри почти до середины комнаты и смять неприятный зеленый ковер, который я все собирался заменить. На секунду я даже подумал, что он вырвет Харри руку, ведь страх может прибавить сил.

— Успокойся, Перси, — сказал я. — Будет легче, если…

— Перестань успокаивать меня, невежа, — завопил Перси, дергая плечами и пытаясь высвободить руки. — Оставьте меня! Все! Я знаю людей! Больших людей! Если вы не перестанете, вам всем придется отправиться в Южную Каролину за тарелкой супа на общественной кухне!

Он опять рванулся вперед и ударил бедром по моему столу. Книга, которую он читал — «Уход за душевнобольными в лечебницах», подскочила, и из нее выпала спрятанная внутри маленькая брошюрка. Неудивительно, что Перси глядел виновато, когда мы вошли. Это были не «Последние дни Содома и Гоморры», а книжечка, которую мы иногда давали сексуально озабоченным узникам за хорошее поведение. Я уже упоминал о ней, по-моему, маленькая книжечка комиксов, где Олив Ойл спала со всеми, кроме малыша Свит Пи.

Мне показалось печальным, что Перси в моем кабинете изучал такую примитивную порнушку, Харри тоже глядел с отвращением, насколько я мог видеть его из-за напряженного плеча Перси, а Брут залился смехом, и это вывело Перси из борьбы на какое-то время.

— Ах, Перси, — произнес он. — Что скажет мама? Что по этому поводу скажет губернатор?

Перси густо-густо покраснел.

— Заткнитесь. И оставь маму в покое.

Брут передал мне смирительную рубашку и приблизил лицо вплотную к Перси.

— Конечно. Просто будь хорошим мальчиком и вытяни ручки.

Губы Перси дрожали, а глаза блестели слишком ярко. Он был готов вот-вот расплакаться.

— Не буду, — сказал он детским дрожащим голосом, — и вы меня не заставите. — Потом стал громко звать на помощь. Харри моргнул мне, я ответил тем же. Если и был момент, когда все дело могло рухнуть, так именно тогда. Но Брут так не считал. Он никогда не сомневался. Он зашел за спину Перси, стал плечом к плечу с Харри, который все еще держал руки Перси у него за спиной. Брут поднял руки и взялся за уши Перси.

— Прекрати орать. Если не хочешь получить пару самых уникальных чайниц в мире.

Перси перестал кричать о помощи и просто стоял, дрожа и глядя вниз на обложку комиксов, где Попай и Олив забавлялись в такой позе, о которой я только слышал, но ни разу не пробовал. «О Попай!» — написано было в шарике над головой Олив. «Оп-оп-оп-оп», — красовалось над головой Попая. Он еще и трубку курил при этом.

— Вытяни руки, — приказал Брут, — и хватит валять дурака. Делай, как говорят.

— Не буду, — упорствовал Перси. — Не буду, и вы меня не заставите.

— Ты очень сильно, просто жестоко ошибаешься, — сказал Брут, хлопнул по ушам Перси и стал крутить их, словно ручки конфорок у плиты. Плиты, которая готовит так, как ты хочешь. Перси жалобно вскрикнул от боли и удивления — я бы многое отдал, чтобы этого не слышать. В его крике звучали не только боль и удивление, в нем было понимание. Впервые за свою жизнь Перси вдруг осознал, что ужасные вещи случаются не только с другими людьми, у которых нет родственника-губернатора. Я хотел сказать Бруту, чтобы он перестал, но, конечно же, не мог. Мы зашли слишком далеко. Все, что я мог, это напомнить себе, что Перси провел Делакруа через одному Богу известно какие муки просто потому, что Делакруа посмеялся над ним. Однако это не утешало. Возможно потому, что я создан иначе, чем Перси.

— Протяни сюда ручки, милый, — попросил Брут, — иначе получишь еще.

Харри уже отпустил юного мистера Уэтмора. Всхлипывая, как маленький, со слезами, уже бегущими по щекам. Перси вытянул руки перед собой, как лунатик в кинокомедии. Я в мгновение ока надел на них рукава смирительной рубашки и едва успел натянуть рубашку на плечи Перси, как Брут отпустил его уши и схватил завязки на манжетах. Он обкрутил руки Перси крест-накрест, так что они теперь были крепко прижаты к груди. Харри тем временем застегнул застежки на спине и завязал завязки. После того, как Перси сдался, вся операция заняла не более десяти секунд.

— Вот и хорошо, милый, — сказал Брут. — Теперь вперед.

Но он не пошел. Он посмотрел на Брута, потом обратил свои испуганные, вопрошающие глаза ко мне. И куда делись его угрозы насчет того, что мы все отправимся в Южную Каролину за бесплатной кормежкой!

— Пожалуйста, — прошептал он хрипло и сквозь слезы, — только не сажай меня к нему, Пол.

И тогда я понял, почему он так запаниковал, почему так яростно сопротивлялся. Он думал, что мы собираемся подсадить его в камеру к Буйному Биллу Уортону и что наказанием за сухую губку станет анальный секс всухую с заключенным психопатом. Но вместо сочувствия я ощутил лишь отвращение к Перси и еще больше утвердился в своем решении. В конце концов, он судил нас по себе: что бы сделал он, окажись на нашем месте.

— Нет, не к Уортону, Перси, — успокоил я. — В смирительную комнату. Ты посидишь там часика три- четыре один в темноте и подумаешь о том, что ты сделал с Дэлом. Наверное, тебе уже поздно учиться тому, как люди должны вести себя, во всяком случае так думает Брут, но я — оптимист. А теперь, иди.

И он пошел, бормоча себе под нос, что мы об этом пожалеем, очень пожалеем, как пить дать, но в целом, казалось, он успокоился и расслабился.

Когда мы препроводили его в коридор, Дин посмотрел на нас с таким искренним удивлением и наивностью, что я рассмеялся бы, не будь дело таким серьезным. Лучшую игру я видел только в гранд- ревю.

— Слушайте, вам не кажется, что шутка зашла слишком далеко? — спросил Дин.

— А ты заткнись, тебе же на пользу, — прорычал Брут. Эти фразы мы придумали за обедом, и для меня они так и прозвучали, как часть сценария, но если Перси был достаточно испуган и растерян, то они могли бы дать работу Дину Стэнтону, если придется туго. Сам я так не думал, но все бывает. Каждый раз, когда я сомневался, я вспоминал о Джоне Коффи и о мышонке Делакруа.

Мы прогнали Перси вдоль Зеленой Мили, он спотыкался и выкрикивал, чтобы мы шли помедленнее, а то он упадет лицом прямо на пол. Уортон лежал на своей койке, но мы гнали Перси слишком быстро, чтобы я успел заметить, спит он или нет. Джон Коффи стоял у двери камеры и смотрел.

— Ты — плохой человек, и ты заслужил эту темную комнату, — произнес он, но, по-моему, Перси его не услышал.

Когда мы вошли в смирительную комнату, щеки Перси были пунцовые и по ним текли слезы, глаза