я подумал, что он тоже будет помалкивать (опасаясь, вероятно, что Джон Коффи напустит порчу, если станет болтать). Что же касается самого Коффи, то он, наверное, уже забыл обо всем. В конце концов, он всего лишь посредник, передаточная труба, а ни одна труба не вспомнит, что за вода текла в ней, когда перестанет идти дождь. Так что я решил молчать по этому поводу и не представлял себе вовсе, когда смогу рассказать об этом и тем более, кому.

Однако, нужно признаться, этот громадный парень был мне интересен. А после того, что произошло со мной в его камере, он стал мне еще интереснее.

Прежде чем уйти домой в тот день, я договорился с Брутом, что он заменит меня утром, если я задержусь, а когда проснулся, то сразу же отправился в городок Тефтон графства Трапингус.

— Что-то мне не очень нравится, что ты так беспокоишься об этом Коффи, — сказала жена, протягивая мне пакет с приготовленным завтраком (Дженис не доверяла гамбургерам из придорожных забегаловок, она говорила, что в каждом из них — расстройство желудка). — Это на тебя не похоже, Пол.

— Я не беспокоюсь о нем, — объяснил я. — Мне просто интересно, вот и все.

— Опыт мне подсказывает, что одно с другим всегда связано, — язвительно заметила Дженис и крепко поцеловала меня в губы. — Я бы сказала, что ты стал лучше выглядеть. А то я уже стала волноваться. Твои «водные артерии» прошли?

— Да, все прошло, — ответил я и уехал, всю дорогу напевая песенки вроде «Приходи, Джозефина, покатаемся в машине» или «Мы богачи».

Сначала я зашел в редакцию тефтонской газеты «Интеллидженсер», и там мне сообщили, что парень, которого я ищу, — Берт Хэммерсмит, скорее всего в здании суда графства. В здании суда мне сказали, что Хэммерсмит был, но ушел, после того как прорвало трубу и заседание суда отложили. Рассматривалось дело об изнасиловании (на страницах «Интеллидженсера» преступление будет упоминаться как «нападение на женщину», именно в таком стиле описывались подобные дела, пока на сцене не появлялись Рикки Лейк и Карни Вильсон). Вероятнее всего, он пошел домой, объяснили мне. Я узнал, в каком направлении нужно ехать по грунтовой дороге, такой разбитой и узкой, что я с трудом осмелился направить на нее свой «форд», и там наконец нашел нужного мне господина. Хэммерсмит написал большую часть очерков о суде над Коффи, и именно от него я узнал многие подробности преследования, которое и привело к поимке Коффи. Подробности, которые в «Интеллидженсере» посчитали слишком ужасными, чтобы напечатать.

Миссис Хэммерсмит оказалась симпатичной молодой женщиной с усталым лицом и покрасневшими от стирки руками. Она не спросила, по какому я делу, а просто провела через весь дом, пахнущий выпечкой, на заднее крыльцо, где сидел ее муж с бутылкой ситро в руке и нераскрытым номером журнала «Либерти» на коленях. За домом был небольшой, уходящий углом двор. В дальнем конце двое маленьких детей то смеялись, то ссорились из-за качелей. С крыльца было трудно различить, какого они пола, но мне показалось, что это мальчик и девочка. Возможно, даже двойняшки, что придавало участию их отца в суде над Коффи особую личную окраску. Чуть поближе, посреди вытоптанного, усыпанного пометом участка земли, айсбергом возвышалась собачья конура. Но никаких признаков ее хозяина; день был опять не по сезону жарким, и я подумал, что он, вероятно, храпит внутри.

— Берт, вот тебе и компания, — сказала миссис Хэммерсмит.

— Хорошо. — Он взглянул на меня, затем на жену, а потом опять стал смотреть на детей, и стало ясно, что сердце его с ними. Он был очень худ, даже болезненно худ, словно только стал выздоравливать после тяжелой болезни, его волосы начинали редеть. Жена робко положила ему на плечо покрасневшую, распухшую от стирки руку. Он не взглянул и не дотронулся до нее, и она убрала руку. Мне вдруг показалось на секунду, что они похожи больше на брата и сестру, чем на мужа и жену: у него ум, у нее — внешность, но в обоих просматривается некое фамильное сходство, наследство, которого трудно избежать. Позже, уже по дороге домой, я понял, что они совсем не похожи, такими их сделали следы пережитого стресса и давней печали. Так странно, боль оставляет следы на наших лицах и делает похожими друг на друга.

Она спросила:

— Хотите выпить чего-нибудь холодного, мистер…

— Эджкум, — подсказал я. — Пол Эджкум. Спасибо. Что-нибудь холодное — это отлично, мадам.

Она снова вошла в дом. Я протянул руку, Хэммерсмит ответил кратким рукопожатием. Оно было вялым и холодным. Взгляд его оставался прикован к детям в глубине двора.

— Мистер Хэммерсмит, я работаю старшим надзирателем блока «Г» в тюрьме «Холодная Гора». Это…

— Я знаю, что это такое, — перебил он и посмотрел на меня с чуть большим интересом. — То есть главный надзиратель Зеленой Мили стоит на моем крыльце собственной персоной. Что привело вас за пятьдесят миль для разговора с единственным штатным репортером местной газетенки?

— Джон Коффи, — ответил я.

Наверное, я ожидал какой-то сильной реакции (ассоциации с детьми-двойняшками вертелись у меня в голове… да еще собачья конура; у Деттериков была собака), но Хэммерсмит только поднял брови и отхлебнул из бутылки.

— Теперь проблемы с Коффи у вас, так? — уточнил Хэммерсмит.

— С ним не так много проблем, — сказал я. — Он не любит темноты, почти все время плачет, но эти проблемы не мешают работать. Бывает и хуже.

— Много плачет, да? — спросил Хэммерсмит. — Да, я бы сказал, ему есть над чем поплакать. Учитывая то, что он сделал. Что бы вы хотели узнать?

— Все, что расскажете. Я читал ваши очерки в газетах, так что, наверное, мне бы хотелось знать все, что не попало туда.

Он смерил меня острым сухим взглядом.

— Как выглядели девочки? Что именно он с ними сделал? Вас интересуют такие подробности, мистер Эджкум?

— Нет, — ответил я, стараясь говорить мягко. — Меня интересуют не девочки Деттерик, сэр. Бедные малышки мертвы. А Коффи жив — еще жив, — и меня интересует он.

— Хорошо, — кивнул он. — Берите стул и садитесь, мистер Эджкум. Простите, если говорю сейчас слишком резко, но мне приходится часто сталкиваться со стервятниками. Боже, меня самого в этом обвиняли. Я просто хотел вас проверить.

— И как, проверили?

— Думаю, что да, — сказал он почти безразлично. То, что он мне рассказал, очень похоже на уже описанное мной ранее: как миссис Деттерик обнаружила, что на веранде никого нет, дверь сорвана с верхней петли, одеяла скомканы в углу, кровь на ступеньках; как ее сын и муж пустились в погоню за похитителем девочек; как отряд догнал сначала их, а потом чуть позже Джона Коффи. Как Коффи сидел на берегу реки и выл, держа в своих громадных руках тела девочек, словно больших кукол. Репортер — худой, в белой рубашке с расстегнутым воротом и серых брюках — говорил спокойным бесстрастным голосом… а его взгляд не отрывался от детей, которые ссорились и смеялись, и качались по очереди на качелях в тени в дальнем конце двора. Где-то посередине рассказа пришла миссис Хэммерсмит с бутылкой домашнего пива — холодного, крепкого и изысканного. Она постояла и послушала немного, а потом отвлеклась, чтобы спуститься к детям и сказать им, чтобы пришли к дому, потому что будет вынимать печенье из духовки. «Мы сейчас, мама!» — прозвенел голос маленькой девочки, и женщина вернулась на крыльцо.

Когда Хэммерсмит закончил, он спросил:

— А почему, собственно, вам все это нужно знать? Ко мне никогда не приходили из охраны Большого дома, вы первый.

— Я ведь говорил вам…

— Понятно, любопытство. Народу любопытно, я понимаю. Слава Богу, а не то я бы остался без работы и пришлось бы действительно трудиться, чтобы прожить. Но пятьдесят миль слишком много, и вряд