услышал за спиной чьи-то шаги. Лекс показалась на пороге кабинета. Все утро она старательно сортировала там накопившуюся почту галереи: счета, факсы, рекламные буклеты, присланные из типографии. Дела давно брошены на самотек, она делала свою работу чисто машинально. Конкретно Белогуров ее об этом не просил. Он вообще последнее время ее не просил ни о чем.
– Кому ты звонил?
Это были ее первые слова, которые он слышал за эту неделю.
– Горскому.
– А кто это такой?
– Человек, который мне нужен.
– А после… после него… с кем ты разговаривал?
Белогуров покосился в ее сторону: Лекс подслушивала. Взяла в кабинете параллельную трубку и…
– С еще одним человеком, которому нужен я.
– С женщиной? Ты с женщиной говорил? Условливался о встрече?
– Это деловая встреча, Лекс. Чисто деловая. Возможно, мы приобретем выгодного клиента.
– Да? – Она уселась на диван, поджала ноги калачиком.
Белогуров ждал: сейчас достанет из кармана махрового халата свой традиционный пакетик с чипсами и начнет…
Он едва не сказал «жрать». Но тут же устыдился: нет, не стоит все настолько опошлять. Даже наедине с собой.
Лекс не достала чипсы. Она сидела, неотрывно глядя в сияющее солнцем окно с решеткой, за которым шумел листвой на ветру единственный оставшийся в живых после урагана тополь. Белогуров уже уехал, а она все сидела на диване.
Егор заглянул в зал. Они с Женькой поздно встали, завтракали на кухне, потом спустились в подвал и, как обычно, заперлись там. Однако Егор что-то быстро оттуда слинял.
– Я ненадолго отъеду, – Егор был какой-то чудной, на взгляд Лекс. Нервничал, что ли? Или заболел? – Если позвонит Ванька, скажи, я уехал в банк, оттуда загляну к Фоме (это был фотограф, поставлявший Дивиторскому его любимые античные фотоплакаты). Заберу у него заказ. Часам к трем, к половине четвертого вернусь. Ты сама-то уйдешь?
Лекс кивнула: угу. Все эти дни она с утра до вечера бродила по магазинам.
И Егор уехал. А она… Вытащила подушку, легла на диван. Мягко, уютно, тепло. Даже жарко. А у Ивана сегодня в три встреча с женщиной… Вот оно что, оказывается… Все казалось таким сложным, а на самом-то деле все проще пареной репы. Все ясно. Слеза скатилась по щеке, капнула на велюр диванной обивки. Как там у Цветаевой в «Поэме Конца»? «Ну как их загнать назад – в глаза?» Слезы эти… «В наших бродячих братствах рыбачьих мрут, а не плачут…» Он уехал, он бросил ее… Солнце, как расплавленное золото, льется и льется в окна. Слепит до слез. Этакий золотой дождь. Подобный когда-то видела Даная. Бог с Олимпа принял его образ, добиваясь ее. Хотел трахнуть девчонку, а она… Как там у них было? Солнце, дождь… Надо лишь чуточку раздвинуть бедра, ноги, принимая его в себя. Вот так… дождь… Халат распахнулся, открывая голое тело. Ноги – стройные и нежные – как
Она вздрогнула, быстро сжала колени, запахнула халат. Села, тревожно оглянулась. Что это? Ей показалось… Что она услышала? Чьи-то шаги? Нет, вроде все тихо в доме. А потом… Лекс поняла, что ее испугало: кто-то действительно шел по коридору. А потом в ванной с силой загудела вода. Кто-то мылся там в душе.
Егору Дивиторскому НЕКУДА БЫЛО ЕХАТЬ. Никакой банк, ни тем более Фома-фотограф его не ждали сегодня, однако… С НЕКОТОРЫХ ПОР он, как и Белогуров, чувствовал себя в доме в Гранатовом переулке из рук вон плохо.
Это утро началось вроде как обычно: пробуждение, завтрак. Потом они с Чучельником спустились в подвал и тут-то…
Егор (он только раз делал это раньше) помог брату отключить установку (ночью Чучельник дважды проверял ее) и извлечь
– Как сладко, а? – Чучельник слизнул гранатовый сок, темно-красный, как венозная кровь, с запястья. – Не хочешь попробовать?
Егор почувствовал знакомый спазм в желудке. Мотнул головой: нет, не приставай ко мне, придурок! Чучельник опустился на колени на цементный пол. Он делал это и прежде: так ему было удобнее работать с «исходным материалом», укрепленным на очередной гранитной болванке, водруженной на стол. Но ЭТО ПРЕКЛОНЕНИЕ, этот жест показался Егору словно бы преисполненным некоего смысла.
Чучельник извлек из кармана джинсов нож и точным рассчитанным движением… полоснул БЕЛУЮ ТСАНТСУ по губам. И это тоже была обычная процедура. Нужно было рассечь шелковую нитку, которой зашивались ротовая полость изделия, набитая камфарой, кожурой граната и другими веществами, богатыми танином, препятствующим гниению, извлечь прежнюю дубильную начинку, заложить новую, а затем снова аккуратно заштопать мертвые губы шелковой нитью при помощи специальной скорняжной иглы… Но сейчас этот молниеносный жест показался Дивиторскому…
