Он хлопнул его об пол. Бац! – белые осколки разлетелись по кухне. И что-то словно лопнуло, разлетелось на куски, на осколки, на брызги в самой Марине Андреевне. Она почувствовала, что хочет ответить ему, что не боится и не может, не в состоянии больше терпеть.
– Молчать! – крикнула она так, что стекла в окнах дрогнули. – Заткнись ты, придурок вшивый, или… я тебя сейчас убью!
Костоглазов шагнул к ней, но, увидев ее лицо, ее глаза, слепые от ненависти, замер на месте.
Глава 30
«Прорванная плотина»
Свет дали утром, но Костоглазовым это было уже до лампочки. Илья Ильич, шарахнув входной дверью на прощанье, убыл на службу. Он и прежде дезертировал с семейных фронтов. В этот день у него было много дел: местные оперативники разыскали всех клиентов магазина на площади – городских пьяниц – и должны были свезти их в прокуратуру для допросов и очных ставок, чтобы попытаться изобличить убийцу Натальи Куприяновой непосредственно в их антиобщественной маргинальной среде. После бесстыдного шантажа с компрометирующими фотографиями со стороны Германа Либлинга это было пока единственное, что можно было предпринять, – так считал разозленный, раздосадованный Илья Ильич.
Едва он убыл, Марина Андреевна заметалась по комнате. Как некогда и Сергей Мещерский, она паковала дорожную сумку с одним лишь лихорадочным желанием – уехать, уехать, наконец-то уехать отсюда. Мысль, что можно вот так просто после ночи войны оставить поле семейной битвы, бросить его – мужа, не причинив ему вреда, не давала Марине Андреевне покоя. Собрав вещи, она заперла дом, положила ключи под резиновый коврик у двери и села в машину. Машина – «Шкода Окставия» – принадлежала Илье Ильичу, но это ее не остановило. Она вырулила со двора и на большой скорости погнала к дороге – прочь из города, в Москву, в Москву, в Москву!
Марина Андреевна была так занята своим побегом из-под супружеского крова, что поначалу даже не смотрела по сторонам. А между тем погодные дорожные условия благоприятностью не отличались. Как это и бывало прежде, со стороны Колокшинского водохранилища надвигался густой туман. Так осень давала знать о своем приходе в августе – почти в зените лета. Дорога, как в пролитое молоко, погружалась в белесую мглу, и вот уже не различить ни поворота впереди, ни дорожного знака, ни холмов, ни леса, ни стогов сена на поле.
Марина Андреевна сбавила скорость и тут внезапно вспомнила о сыне. Как же это она убегает в Москву? Ведь ее сын через неделю возвращается из лагеря. Скольких трудов стоило отправить его туда, достав через городскую администрацию и через мэра Шубина льготную путевку в этот оздоровительный образовательный лагерь. И вот сын возвращается. А она – мать – бежит. Позорно бросает его. Бросает? Но она бросает мужа, с которым не может более находиться под одной крышей, иначе быть большой непоправимой беде.
А как же ее мальчик, ее сын? Что будет с ним? Марина Андреевна еще сбавила скорость. И сделала это вовремя. Впереди на дорогу перед самой ее машиной вынырнула какая-то тень. Она двигалась наперерез, явно стремясь поскорее пересечь дорогу и скрыться в лесу, который из-за тумана был уже неразличим. Если бы скорость автомобиля оставалась прежней, то Марина Андреевна непременно сбила бы это создание – это был явно не человек, какое-то животное, но в тумане было не разобрать точно.
Марина Андреевна нажала на тормоз, и машина остановилась. Она вглядывалась во мглу. Что это было? Ведь она едва не сшибла это существо. Кажется, похоже на собаку…
Кругом царила тишина. Марина Андреевна снова подумала о сыне – как же теперь быть с ним? Снова включила зажигание. Мотор затарахтел, чихнул и заглох. Она попыталась завести снова – не заводится. Еще раз – опять не заводится. Она взялась за ручку двери, намереваясь вылезти – посмотреть, что же не так с этой чертовой машиной. Но…
Легкий шорох со стороны капота. И вот он уже справа у передней двери. Словно чьи-то крадущиеся шаги. Осторожные шаги… Шорох…
Марина Андреевна отдернула руку, точно пластиковая ручка обожгла ее. За окнами машины клубилась непроглядная муть. Марина Андреевна сунулась вперед к ветровому стеклу. Что же там такое? Нечто перебежало дорогу, и она едва не сшибла
Шорох послышался снова – перед капотом. Или это лишь почудилось Марине Андреевне? Растревоженные ночным скандалом нервы ее напряглись до предела. Машина застыла посреди пустой проселочной дороги, и кругом ничего не было видно, точно снова наступил «конец света». Только в этом уже не была виновна жалкая провинциальная электроподстанция.
Что-то мягко проскребло по бамперу. Марина Андреевна вжалась в спинку сиденья. Справа от нее была ее дорожная сумка. А прямо перед ней – лобовое стекло. И каждую секунду она боялась увидеть в нем то, что так внезапно и так смертельно напугало ее.
И тут сзади послышался шум мощного мотора. Черный автомобиль вынырнул из молочной завесы и остановился рядом. Марина Андреевна рванула дверь и, заикаясь, прокричала:
– У меня машина сломалась, вы не поможете? Я заплачу, только помогите!
– Сейчас посмотрим, что там с вашей тачкой, – раздался из тумана из авто (а это был черный «БМВ») мужской голос.
Перед Мариной Андреевной возник Герман Либлинг. Как и там, с Кирой в парке, встреча эта произошла вроде бы совершенно случайно – по крайней мере, Марина Андреевна потом, позже, всегда так считала. Встреча была случайной. А туман был все так же густ и непрогляден. Но вот то, что перебегало дорогу, а потом вернулось из леса, исчезло, пропало бесследно. Да и было ли вообще?
Тень скользящая…
Явно не человек…
Скорее что-то похожее на крупную собаку…
Но в отличие от Киры Марина Андреевна, увидев перед собой Германа Либлинга, не почувствовала облегчения. Жгучая тревога ужалила ее и без того неспокойное, травмированное переживаниями сердце. Германа на ее глазах забрали в прокуратуру, потом отпустили. То, что кричал про шантаж ее муж, то, о чем шептались и в открытую говорили в городе – на почте, в Сбербанке, во всех магазинах и на всех углах, живо вспомнилось Марине Андреевне. Но пик, пароксизм безотчетного страха уже миновал, она взяла себя в руки.
