образумит». Но в этот раз бабушка молча встала с табуретки и подала гостье стакан воды. Я поняла, что бабушке жалко эту маленькую женщину.
Выпив воды, женщина успокоилась – наверняка бабушка успела шепнуть свое словечко.
Женщина осталась у нас ночевать, успокойные слова действовали, и она уже без слез рассказала свою историю, которая потрясла мое детское воображение.
Вот рассказ Нины: «Моя мама родила двойню: это были я и мой брат. Брат родился крупным, а я была маленькая, как кусок мяса. Меня выходили, а вот брат умер. Мама сильно об этом не горевала, ведь у нее, кроме меня, было уже семеро детей. С утра до вечера работали, а есть было нечего. И когда мне исполнилось 15 лет, мама отдала меня за нашего деревенского дурачка. Все знали, что он ненормальный. Знала и моя мама. Но время было очень голодное, а мать моего будущего мужа дала моей маме слово, что не оставит нашу семью без помощи. Ради остальных детей мама пожертвовала мною, и я ее не виню. Семья моего мужа была из кулаков, зажиточной. На них работала половина нашего села. Почему именно меня, голодранку, выбрали в снохи? Да потому, что на меня положил глаз их Федот. Увидев меня однажды, Федот стал каждый Божий день сидеть возле нашей хаты и не уходил. И тогда его мать пришла уговаривать мою мать отдать меня за Федота. Так я из грязи попала в князи. Еды у них было полно. Масло и мясо на столе были каждый день. Сливки они пили, как воду. Сперва я их боялась, но потом поняла, что свекровь меня балует и опекает, как дочку. Однажды она купила мне в городе красивый наряд, и когда я его надела, она с восхищением в голосе сказала: «Сколько я тебя знаю, все на твою красоту удивляюсь. Хороша же ты, девка, ни у кого у нас в селе нет такой сношеньки, как ты. Тело у тебя белое, как сахар, глазки, как смола, черные, косы ниже колен, а махонькая ты, как кукла немецкая!» В то время в местной торговой лавке продавали немецкую куклу. У куклы глаза открывались и закрывались. Вот эту куклу свекровь, Улита Панкратовна, принесла мне в коробке, выстеганной атласом. Свекровь лично любила заплетать мне косы атласными лентами и все приговаривала: «Это ж надо такую красу иметь, что даже дурачок неразумный и то эту красоту углядел».
Так прожили мы с моим мужем два года. Ругаться не ругались – он смирный был. Но любить я его не любила, да и любви я тогда не понимала. А порой я им брезговала, но вида никогда не подавала, знала, что он сын моей свекрови, а она его жалела и любила. Спать мы с ним не спали, лежали, как брат с сестрой. Было ли что у него ко мне мужское, не знаю, скорее всего, смотрел он на меня просто как на картину, и то сидел, в носу ковырял. И еще любил он уходить на речку и бросать камни в воду. Однажды он ушел и больше не вернулся. Через неделю выловили его за 10 верст от села.
После его похорон свекровь сказала мне: «Не уходи от нас, Нина, не бросай нас». Сынка я своего глупенького любила, а он тебя полюбил. Я тебе все завещаю, все, что у меня есть, отдам. А есть у меня очень многое, ведь отец моего мужа, мой свекор, был купцом и все потом осталось нам. Я послушала и согласилась. Да и куда идти: дома нищета, а я уже привыкла к пышкам и сливкам. А перед Пасхой свекровь моя заболела и преставилась. Сперва я не знала, как поступить со своим богатством. Матери сказать – они сразу у меня все забрали бы. Вот я и решила: буду своим потихоньку помогать, а всей правды им не скажу.
Прошел год и еще год. В нашем селе объявился добрый молодец, и стал он меня охаживать. А ухаживать он умел, такой мудреный да ласковый, что я и глазом не успела моргнуть, как вся в его власти оказалась. А как стал моим мужем, да прознал про мои деньги и золото, так все повернул таким Макаром, что раз он мне муж, то и всему хозяин. В общем, доверилась я ему, а зря. Постепенно не стало меда в его речах. Перестал он меня обнимать и целовать. Зато без конца стал ездить в город по каким-то своим делам. Возьмет с собой деньги, а приедет пустым. Начну я ему выговаривать, а он мне в ответ: «Тебе деньги дороже, чем муж, если так, то я и совсем уйду!» А я белого света без него не вижу, в рот ему гляжу пуще верной собаки. Понимаю, что веревочки он из меня вьет, а гордость и обида молчат, одна любовь в голове и сердце. Видно, в возраст я стала входить, а другой любви не было никогда. Однажды приехал он, а на шее у него засосы и пиджак весь в длинных рыжих волосах. Я к нему с вопросом, а он с кулаком. Избил меня и говорит: «Будешь бита, если хоть слово против скажешь». Я его спрашиваю, до каких пор он гулять будет, а он в ответ: «Пока вкусно, до тех пор и есть буду». Не знаю, что со мной сотворилось: чем больше он гулеванил, тем больше я о нем сохла. А он все больше наглел, будто чувствовал свою власть надо мной. Как-то приехал он из города и привез с собой девку. По виду она ладная и одета по-городскому. Часики у нее на руке золотые. Но я сразу же поняла, что девка эта распутная и продажная, он сам сказал, что в кабаке ее подобрал. Звали эту девицу Людмилой, а называла она себя – Люси.
Муж мой сказал мне при ней: «Хоть слово на нее скажешь, тут же прибью. Жить она будет с нами, а спать будем втроем». Заставил меня накрыть стол, сам сидит, а она у него на коленях. Он ее за титьки шарит, а она папиросу курит. Не вытерпела я и стала ругаться. Он меня избил и на кровать кинул. Сам с ней на кровать лег и по очереди с нами спал. Прошло полгода. Я из хозяйки превратилась в ее служанку. Мыла ее, убирала за ней, а они напьются и хохочут. Вскоре я поняла, что беременна. И тут выяснилось, что Люська тоже брюхата. Ходили вместе с животами и родили почти в одно время. Однажды, пока я корову доила, Люська задавила моего Васеньку. Приехал муж, я к нему с плачем, а он: «Заткнись, хочешь, еще обрюхачу, детей я строгать умею». А Люська и своего ребенка не любила. Соберутся и уедут в город, а он орет. Я его своим молоком кормила и все представляла, что это мой сыночек, Васенька мой. У них и глазки- то были одинакового цвета, будто васильки. Глаза в отца получились.
Потом Люська в город сбежала, а ребенка мне оставила на память. Уходя, сказала: «Обрыдло мне ваше село, я на волю хочу. В кабаках – жизнь, там весело, а здесь сиди, как в клетке, это не по мне. Не могу я с одним мужиком жить, мне радость и свобода нужны. А радости нет, когда один и тот же бык скачет. Не обижай Ваську, я тебе его дарю, а себе еще нарожаю».
За ее уход муж отыгрался на мне. И руками бил, и ногами. А я все равно рада, что она ушла, даже боли от его побоев не чуяла.
Года два прожили мы плохо. Сынок мой приемный подростал. Я стала надеяться, что выветрилась у мужа гулянка, вроде как за ум взялся. Но, видно, рано я радовалась. Стал он, как прежде, то к одной ходить, то к другой. С возрастом еще красивее стал. Статный, сильный, волос волной, плечи широкие, глаза васильковые. Пропадаю я по нему. Как-то раз неделю не приходил – у Зинки хороводился. Так у меня душа ныла, что не могла я больше этой боли терпеть, взяла веревку и стала из нее петлю делать.
Заходит тут мой мальчонка, уставился на меня синими глазками и как заплачет: «Мамка, мамка». Будто понял, что может меня лишиться. Сняла я петлю и думаю: «Попытаю я счастье, поеду до Евдокии». И у нас ведь о Вас известно, хоть и два дня подводой до Вас добиралась. Обороните Вы мою жизнь от его гулянок, нет моих сил. Иначе согрешу и руки на себя наложу».
Именно в этот день, почти полвека назад, я узнала заговор от гулянок мужа-изменника. Этот заговор я передаю и вам и искренне хочу, чтобы женщины могли этой молитвой остепенить своего блудного мужа и отца своих детей.
Читают заговор поздно вечером. В центр стола поставьте миску с дюжиной яиц. Каждое яйцо держите к себе острым концом и давите его так, чтобы между пальцев стекало его содержимое, т. е. белок и желток.
При этом нужно произносить заговорные слова:
Мы не всегда дорожим тем, что имеем. Старые люди говорят: «Имеем – не храним, потеряем – плачем».
