— Где обнаружили труп профессора? — спросил Клос.

— За забором сада. Там, где начинаются луга.

— Странные убийцы… Они не пожелали убить Глясса в его доме. Что ты на это скажешь, Бруннер? — с иронией спросил Клос.

— Я не люблю такого тона, Клос.

— Ты забыл, Бруннер, что сегодня уже один раз упоминал имя профессора Глясса. Тогда он был еще жив.

— Ты хочешь выступить против меня? — сказал Бруннер.

— Я хотел бы посмотреть на труп Глясса, — спокойно ответил Клос.

— Пожалуйста. Ты можешь это сделать в любое время. Труп профессора уже опознан его женой.

Тело убитого было изуродовано до неузнаваемости. Клос смог только узнать домашнюю куртку профессора, в которой он принимал его в кабинете, и сорочку — темно-синюю, с мягким воротником.

— Вскрытие трупа, конечно, не сделали? — сухо спросил Клос. — И не провели никакого обстоятельного обследования?

— Нет.

— Жена профессора опознала труп мужа только по домашней куртке и сорочке?

— Да.

— Ты мог бы избавить ее от этого кошмарного зрелища, Бруннер. Это было излишне. Как ты думаешь, с какой целью профессор надел сорочку наизнанку?

Они смотрели в упор друг на друга. В глазах Бруннера Клос заметил страх и ненависть.

— Может быть, ты на это ответишь? — тихо спросил штурмбанфюрер.

— Может быть, и отвечу, — сказал Клос, — но только не сейчас. У меня нет свободного времени.

Клос вышел из штаба. Город был погружен во мрак. Кругом царила мертвая тишина. Клос посмотрел на часы: через несколько минут Косек начнет передачу в эфир. Он должен сообщить командованию обстановку в городе, положение на заводе. А это значит, что радиопеленгаторы с абсолютной точностью установят местонахождение радиостанции.

В подвале разрушенного дома его уже ждал сержант Косек. С трудом переводя дыхание, Клос объяснил создавшуюся ситуацию.

— Прошу вас, пан капитан, напишите мне текст радиограммы, — сказал сержант, старательно набивая свою трубку.

— Хорошо, будем передавать. А потом уничтожим все шифры, документы, радиостанцию, — решил Клос, быстро набрасывая на листке бумаги текст. — Вызывай.

В это время послышался шум моторов грузовиков, проезжающих по Кайзерштрассе.

— Все, — сказал Клос. — Теперь не успеем.

— Время передачи наступило, — спокойно сказал сержант и подсел к радиопередатчику. — Прощу вас, пан капитал, не оставайтесь здесь, уходите. Я справлюсь один.

— Ты что, с ума сошел? Как я могу?..

— Уходите, и как можно быстрее, — повторил Косек. — Я все передам, а там видно будет. Вам необходимо быть на заводе.

Снова послышался шум моторов.

— Бессмысленно погибать двоим, — сказал сержант. — Идите, пан капитан. — Он достал рюкзак и вытащил из него гранаты. Положил около себя автомат. Делал все не спеша, продуманно.

Клос понимал, что Косек прав. Каждый из них должен до конца выполнить свой долг. Таков закон войны. Но в то же время Клос чувствовал, что не сможет оставить одного этого бесстрашного парня. Косек уже надел наушники и рукой еще раз показал капитану на дверь. И вдруг Клосу пришла невероятная мысль. Шанс на удачу был мал, но все же он решил рискнуть. Сержант уже передавал сообщение в эфир, он даже не обернулся, когда Клос выходил из комнаты. Выйдя в темный длинный коридор, Клос нашел убитого им два часа назад немца и втащил его в комнату.

Грузовики остановились на Кайзерштрассе, послышались голоса, топот сапог. Клос ударом ноги открыл дверь подвального помещения, где находился Косек. Сержант к этому времени уже закончил радиопередачу.

— Какого черта вы здесь торчите? — закричал он, не соблюдая уже никакой армейской субординации.

— Снимай с него мундир и быстро переодевайся! — приказал Клос. Он погасил керосиновую лампу, сорвал штору с окна.

Немцы были уже во дворе… Клос нажал на спусковой крючок автомата — стрелял прицельно, короткими очередями. Теперь он думал о том, как выиграть этот бой, видел мушку прицела и фигуры бегущих вражеских солдат. Сержант уже застегивал эсэсовский плащ и через минуту встал рядом с капитаном. Немцы залегли во дворе, открыв беспорядочную стрельбу. Пули крошили стену над окном подвала.

— Хватит! — приказал Клос.

Немцы продолжали стрелять, короткими перебежками приближаясь к входной двери подвала.

— Косек, гранаты! — крикнул Клос.

Они выбежали в коридор. Когда в дверях показался первый немецкий солдат, Клос метнул гранату. Взрыв рванул по каменному перекрытию, обломки ударили по стенам коридора. На какое-то время воцарилась тишина. Немцы отскочили от двери.

— Теперь бросай ты, — сказал Клос и указал на дверь того помещения, где был передатчик. Только сейчас сержант понял план капитана. Он бросил гранату и припал к земле. В комнате, где они только что находились, раздался взрыв. Немцы, оцепившие двор, увидели клубы дыма, валящего из узкого окна подвала.

Клос и Косек перебежали в самое дальнее помещение подвала. Прошло несколько минут, прежде чем немцы решились войти в подвал. Как и предвидел Клос, обнаружив разбитую радиостанцию и изуродованный труп, они решили, что радист сам подорвал себя гранатой.

Клос окинул взглядом сержанта, застегнул пуговицу на его плаще и открыл дверь. В коридоре, заполненном немецкими солдатами, было черно от дыма.

— Проверить все помещения! — скомандовал Клос.

«Как хорошо, — подумал он, — что сюда прислали солдат вермахта, а не СС».

Какой-то унтер-офицер посмотрел на него с удивлением, но встал по стойке «смирно», когда Клос подошел к нему и сказал почти шепотом:

— Что за балаган? Наведите порядок и доложите по всей форме.

Они вышли на улицу, не торопясь миновали военные грузовики… Клос устало закрыл глаза и подумал, что ему снова повезло, невозможное стало возможным.

— Передали сообщение? — спросил он сержанта.

— Так точно, пан капитан, — ответил Косек. И добавил: — Я думал, что это мой последний выход в эфир. Прошу извинить меня, пан капитан…

Клос посмотрел на часы. До выступления рабочих на заводе оставалось четыре часа.

Инженер Альфред Кроль шел по безлюдным улицам Тольберга. От завода до штаба было не так уж далеко, но сегодня эта дорога казалась ему слишком длинной. Конечно, он мог бы позвонить в штаб, и они немедленно бы приехали. Но он решил пойти лично. По дороге Кроль старался ни о чем не размышлять, ничего не взвешивать, потому что знал: он не сможет изменить своего решения, как не сможет стать другим человеком. Он уже миновал Гинденбургштрассе и на минуту остановился перед гимназией имени Бисмарка. Здесь когда-то он сдавал экзамен на аттестат зрелости, здесь поступил в гитлерюгенд, приходил сюда позже, уже как офицер, чтобы рассказать молодежи о фронтовых испытаниях. За углом, на улице, носящей