В кабинете обер-лейтенанта Клоса в управлении абвера зазвонил телефон. Клос поднял трубку.
— Обер-лейтенанту Клосу я предсказываю долгую жизнь, — послышался голос Риолетто. — Поздравляю!
Это означало: все живы, операция прошла успешно, задание выполнено.
Клос усмехнулся и положил трубку. Подошел к окну, открыл его и глубоко вдохнул свежий воздух. Он выиграл еще одну партию. Но сколько их впереди? Игра продолжается. Война еще не закончилась.
IX. Пароль
1
Обер-лейтенант Ганс Клос открыл глаза. Яркий свет ослепил его. «Что это за бункер? — подумал он. — Как я оказался здесь?» Он представил себе сырые, шероховатые стены железобетонного убежища, и ему захотелось прикоснуться к ним. Неожиданно по левой руке разлилась острая боль, его охватил жар, вновь закружилась голова, и Клос потерял сознание.
Лишь через несколько часов Клос пришел в себя. Медленно, с трудом открыл глаза и осторожно осмотрелся. Яркого ослепительного света не было.
«Видимо, зашло солнце», — мелькнуло у него в голове. Через узкую амбразуру виднелась какая-то местность, покрытая мглой. Он не мог понять, знакома ли она ему. «Необычная панорама», — подумал Клос. Он постарался припомнить, как оказался здесь.
— Обер-лейтенант Клос… — послышался вдруг женский голос.
Женщина в бункере? Нет, наверное, это его ординарец Курт.
— Курт, — прошептал он и не услышал своего голоса.
— Обер-лейтенант Клос, — снова прозвучал женский голос. Казалось, что говорившая стоит где-то рядом, надо только оглянуться — и увидишь ее. Но почему так трудно повернуть голову?
И вдруг он увидел перед собой лицо женщины — оно то появлялось, то исчезало. Иногда казалось, что женщина находится где-то за стеной, а голос слышится рядом. Что-то мелькнуло перед его глазами, и возникло неясное очертание женской фигуры. Клос почувствовал нежное прикосновение прохладной и мягкой женской руки. Все это было как во сне. Много лет назад — пятнадцать, а может, и больше — он болел скарлатиной, лежал в комнате с зашторенными окнами и ждал, чего-то ждал. А когда пришла мать и приложила прохладную ладонь к его лбу, он понял, что именно этого материнского прикосновения ему не хватало.
«Мама, я очень болен, мама», — захотелось ему сказать. Но слабость не позволяла произнести даже слово…
Снова в поле зрения появилась женщина. И вдруг ему стало ясно: так и есть, он находится не дома, а в железобетонном бункере. Голова его забинтована, только для глаз оставлена узкая щель, через которую он может видеть то, что перед ним. А наклонившаяся над ним женщина — вовсе не его мать. Это молодая девушка. Из-под белой шапочки с красным крестом выглядывают пряди темных волос.
— Как вы чувствуете себя, господин обер-лейтенант? Можете говорить?
Клос понял, о чем она спрашивала, хотя это был какой-то другой язык, не тот, на котором говорила с ним мать. Он отлично понял, что сказала эта девушка. Но кому? Ему? Удивительно, она обращалась к какому-то обер-лейтенанту Клосу, а он не Клос, а девятилетний Сташек Мочульский, больной скарлатиной…
Клос услышал, а вернее— почувствовал, что девушка отошла от него. Увидел перед собой небольшую часть подоконника, а под ним несколько ребер отопительной батареи. Начал их считать — раз, два, три…
Через несколько часов (а может, дней) он снова услышал чей-то голос. Не открывая глаз, прикоснулся ладонью к лицу и не ощутил на нем бинта. Медленно открыл глаза, увидел мужчину в белом халате, накинутом на армейский мундир, а рядом с ним — девушку с темными прядями, выбивавшимися из- под белой шапочки с красным крестом. Золотое пенсне на носу мужчины забавно дрожало при каждом движении его головы.
— Наш обер-лейтенант приходит в себя, — сказал он.
— Где я нахожусь?
— В госпитале в Висбадене, господин Клос.
— Как я здесь оказался?
— Разбомбили ваш поезд, — ответил доктор. — Вам повезло. Только двадцать четыре пассажира остались в живых.
— У меня все болит. Ощущение такое, что меня избили.
— Сильные ушибы, общая контузия и сотрясение мозга. Теперь вас не тошнит?
— Нет, только не могу вспомнить, как я попал в этот поезд.
— Из ваших документов следует, что вы ехали во Францию.
— Вы все время говорили о Париже, — включилась в разговор медсестра. — О каштанах на площади Пигаль.
— О каштанах? — удивился доктор.
— А что я еще говорил? — Клос хотел приподняться, но, почувствовал острую боль под ключицей, свалился на подушку.
— Спокойно, вам еще нельзя резко двигаться, — предостерег доктор. — Кости у вас целы, но вы, господин обер-лейтенант, получили много ушибов. Мы подобрали вас в двадцати метрах от железнодорожной насыпи. Взрывной волной вас выбросило из вагона.
— Я еще что-нибудь говорил?
— Какие-то глупости, — пренебрежительно сказала медсестра. — Половину я не смогла понять. Вы говорили тогда на нескольких иностранных языках, кажется, и на польском.
— Не волнуйтесь, — успокоил его доктор. — Это нормальное явление при сотрясении мозга. Могу заверить, что никакой военной тайны обер-лейтенант Клос на выдал, а если бы вы и сказали что-нибудь лишнее, то никто бы в это не поверил, ибо вы были контужены, а при контузии, как правило, наступает функциональное расстройство нервной системы.
— Как долго я нахожусь в госпитале? — спросил Клос.
— Три дня. Через две недели направим вас на комиссию. Но особо на нее не рассчитывайте. Сейчас не те времена… Отправят вас на фронт, и не исключено, что на Восточный…
— Буду только рад, — сказал Клос. — Я уже имею направление в воинскую часть, вскоре должен быть там.
Доктор пожал плечами, золотое пенсне на его носу дрогнуло, он поправил его левой рукой, и только теперь Клос заметил, что вместо правой руки у доктора пустой рукав.
— Пусть будет так, как вам хочется, — сказал доктор. — Сестра, с завтрашнего дня для больного — усиленное питание, он должен набраться сил. Господин обер-лейтенант очень спешит на фронт. — Врач повернулся и направился к двери. За ним вышла и медсестра.
Клос обвел взглядом палату. В ней стояли четыре белые кровати, все были заняты. Раненые, перебинтованные с ног до головы, лежали словно мумии, один — с подвешенной на вытяжке ногой. Слышалось его тяжелое дыхание, переходящее в хрип. Потом установилась тишина.
Клос прикрыл глаза, пытаясь вспомнить, что случилось три дня назад. Поезд, мягкое купе пульмановского вагона, голубоватый полумрак, какой-то офицер, развалившийся на диване. Полковник. Клос назвал себя, полковник тоже представился. Что он сказал? Какую назвал фамилию? Этого Клос никак не мог вспомнить. Начался обычный разговор. Полковник угостил его сигарой. Он не мог уснуть, и общение с обер-
