здоровей!»

В гимназии бывали торжественные дни. 20 августа — начало занятий; акт, когда раздавали награды; особые события — панихиды по высокопоставленным лицам и пр. В эти дни все собирались на молитву в залу перед образом Иоанна Богослова. Пел гимназический хор, играл свой духовой оркестр. В хор учитель пения набирал тех, кто имел слух и голос. Проба голосов была во втором классе. Учитель пения Четвертаков, гимназисты же его звали «пятиалтынный», напоминал Собакевича. Один из авторов этих заметок на пробе очень волновался и взял не в тон. Учитель пения расценил это как озорство, сразу выгнал из зала и пожаловался классному наставнику. Тот оставил «певца» на два часа после уроков с занесением наказания в дневник, за что ему попало и дома. Так печально закончилось его вокальное образование. Но приверженность к искусству у него осталась. В четвертом классе он начал играть на турецком барабане, потом на альте в гимназическом оркестре. Другой автор увлекся скрипкой.

Если говорить о самом учении, надо признаться, что гимназисты были загружены. Кроме занятий в гимназии в течение 4-5 часов задавалось много на дом. Чтобы хорошо успевать, надо было учить уроки. На это уходило около трех часов, а то и больше. На воскресенье и другие праздники тоже задавались уроки. В средних и старших классах были переходные экзамены, и весной следовало повторить весь курс. С первого класса начинали изучать немецкий язык, со второго — французский, с третьего — латынь.

В восьмом классе был даже разговорный латинский час. Ученикам раздавались картинки из жизни Древнего Рима, и они должны были рассказать по-латыни содержание доставшейся картинки. В экзаменах на аттестат зрелости предусматривалась письменная работа по латинскому языку.

С пятого класса желающие могли изучать еще греческий. С четвертого класса в системе русского языка целый год изучался церковнославянский. Кроме предметов, обычных в средней школе, в старших изучали гигиену, логику, психологию, законоведение, космографию. Из одного перечисления предметов видно, что среднее образование давалось в широком объеме.

Закон божий считался второстепенным предметом, его уроки были два раза в неделю в течение всех восьми лет, требования к нему были сниженные.

Светлую память о себе оставил инспектор статский советник Иван Алексеевич Суровцев, педагог в лучшем смысле слова. В младших классах он преподавал русский язык, а в старших — латынь, историю и литературу. Он был очень справедлив, глубоко понимал внутренний мир гимназиста, нетерпимо относился ко лжи. Преподавал он замечательно, и какой бы предмет он ни вел, всегда умел вызвать интерес к нему. Даже латынь, этот сухой и мертвый предмет, он превращал в увлекательный экскурс в мир Древнего Рима. Гимназисты старших классов ждали его уроков. Он вдохновенно передавал любовь к Овидию, Вергилию, Горацию. Произведения Цицерона Тита Ливия в его объяснениях оживляли реалии древнего мира. Отметки он ставил строго, но своеобразно. Скажем, гимназист читает латинский текст из Тита Ливия, чтобы потом перевести. Суровцев сажает его и ставит два, не допуская к переводу, за невыразительное чтение — ученик не понимает, что читает. И наоборот, гимназист читает Вергилия с большим выражением, Суровцев, не требуя перевода, ставит ему пять. Предмет сделался любимым, нетрудным.

Очень веселый человек был преподаватель математики в младших классах Н. Я. Неймарк. Полноватый добродушный мужчина заявлял ученикам: «Самый легкий предмет — математика. Она требует только одного — внимания». И действительно, математика в его преподавании казалась легкой. Достигал этого он простыми, ясными объяснениями, используя последовательность и логичность математических знаний. Он применял такой прием: «Каверкин, иди к доске. Докажи им, что сумма внутренних углов треугольника равняется двум прямым». — «Я не знаю, мы ведь этого не проходили». — «Ничего трудного здесь нет». Привлекая предыдущие знания ученика, он умело наводил гимназистов на доказательство, и отвечающий действительно доказывал. «Вот видите, а вы говорили, что не знаете». Математику все знали хорошо, учиться было легко. Когда начинался учебный год, Неймарк, поглаживая бороду, говорил: «Материала у нас много-с, много-с, а времени мало-с, мало-с, мало-с, но это нам нипочем!» Гимназисты, имитируя движения его рук, как бы поглаживая усы и бороду, хором повторяли: «Много-с, много-с, но нам это нипочем». Он заразительно хохотал и говорил: «У вас это выходит лучше, чем у меня!»

Колоритными фигурами были отец и сын Некрасовы. Отец, священник, преподавал закон божий, сын, в старших классах, — математику и космографию.

Отец Виссарион, окончивший духовную академию, хорошо знал языки, был человеком очень просвещенным. К своему предмету, закону божьему, относился не особенно серьезно; шепотом про него говорили, что он атеист. Этого мы утверждать не беремся, но то, что он был либерал и передовой человек, несомненно.

Старший его сын был инженер путей сообщения, член Государственной думы. По «колокольной» линии никто из сыновей не пошел, они были врачи, педагоги. Любопытно было видеть, как «батюшка» шел с французом и говорил с ним на прекрасном французском языке, с преподавателем немецкого языка говорил на немецком, хорошо знал древние языки — латинский, греческий и древнееврейский. Преподавал он так: после объяснения скажет, что к следующему уроку нужно приготовить то-то и будет спрашивать таких-то учеников, перечислял их фамилии. Спрашивал легко, говорил главным образом сам, гимназисту надо было вовремя поддакивать. Ставил он обычно пять, а кто совсем ничего не знал — тому четыре.

Когда старшие ученики задавали ему вопрос, в котором вероучение расходилось с действительностью, он, называя ученика по имени, говорил: «Садись, Митя, не в меру ты догадлив! Вырастешь — поймешь!» По церковной линии его затирали, несмотря на его преклонный возраст, не давали звания митрофорного протоиерея. На уроках у него было шумно, педагог он был никудышный.

Младший его сын, Александр Виссарионович, был высокий, худощавый, стройный и молчаливый молодой педагог. Он никогда не улыбался и не шутил. Его боялись, даже в старших классах на его уроках было тихо. У него был такой прием: входил в класс и стоял молча до тех пор, пока не наступала гробовая тишина. Тогда он наклонял голову и шел на кафедру, после чего ученики могли сесть. В отличие от Неймарка он считал математику трудным предметом и внушал это ученикам, отчего не мог возбудить интерес к предмету. Уроки проходили скучно, бесцветно, в классе ощущалась напряженность. Даже такой интересный предмет, как космография, он засушивал. Материал все же знали, но интереса к нему не было.

Замечательным преподавателем русского языка в старших классах был Л. А. Степанов. Это был превосходный оратор, заслушаться было можно, как интересно и красиво он объяснял. Устных ответов в старших классах он не практиковал, каждую неделю надо было представлять домашнее сочинение, а раз или два в месяц были классные сочинения. На его уроках ученики чувствовали себя свободно, легко, слушали с большим интересом. Очень содержательным был его разбор ученических сочинений. Здесь много шутил, но ничего оскорбительного не допускал. Говорил, например: «Написали бы вы такое письмо своей барышне, — это было бы ваше последнее к ней письмо. Пора уметь отвечать за свои слова». И на примерах показывал, как надо отшлифовывать каждую фразу и выражение.

В младших классах историю Древнего Рима и Греции преподавал Н. П. Обнорский, один из составителей энциклопедического словаря «Брокгауз — Ефрон». Добрейший человек и знаток истории, он знакомил нас, мальчишек четвертого класса, с античным миром. Мы великолепно знали Акрополь, Капитолий, планы древних Афин и Рима, храм Афины Паллады, Коринф, Сиракузы, ходили по римскому Форуму, купались в термах Каракаллы, сражались вместе с гладиаторами, участвовали в ристалищах, получали лавровые венки