полетим.
«– Не его, – уверенно возразил Александр Иванович и кивнул на иллюминатор.
В эллипсоидной раме иллюминатора была любопытная картинка: знакомый отряд в рутинном порядке двигался к трапу. Омоновцы остановились у первой ступеньки и замерли, подобно почетному караулу. Представитель и переводчик пожали господину руку, и господин, имея в правой руке кейс, в левой придерживая твердую шляпу, молодецки взбежал наверх.
Господин проследовал путем дипломата. Тотчас глухо лязгнула тяжелая дверь, герметизируя салон, и сразу же самолет тронулся с места.
Подрожав от напряжения и набираемой мощи на старте взлетной полосы, самолет сначала быстро побежал, а потом поднялся в воздух, ощутимо меняя положение салона из горизонтального на полувертикальное.
Закладывало уши. Александр Иванович недовольно открывал рот, освобождаясь от неприятных ощущений. Галина Георгиевна снимала эти ощущения другим способом – оживленно заговорила:
– Слава Богу, полетели!
– Полетели, полетели, на головку сели! – пролепетал Александр Иванович.
– Это вы к чему? – подозрительно поинтересовалась она.
– Репетирую. В гости к внучке лечу.
Действительно, к внучке. Но не к своей, к сожалению. Не было у него, старого пня, своей. Вот и пристроился любить, как свою, спиридоновскую Ксюшку. Бескорыстно радостную улыбку при виде его, счастливое удивление миру, открываемому ежеминутно, беззащитное маленькое гибкое и сильное тельце, нежные ребрышки под ладонью… Он встряхнулся и вспомнил:
– Курить хочется.
– А я и не видела ни разу, чтобы вы курили.
– Шесть штук в день по расписанию, не считая чрезвычайных обстоятельств.
– Взлет для вас – чрезвычайное обстоятельство?
– Для меня чрезвычайное – это знакомство с вами, – с неожиданной галантностью шарахнул он по ней комплиментом.
– Ну и ну! – изумилась она. – Вот ведь мужчины бывают!
– Вы просто, мадам, слегка одичали в вашей партийно-номенклатурной среде, – сказал Александр Иванович. – Вы ведь от комсомола и далее везде? Угадал?
– Почти. До последнего времени.
– А сейчас?
– Сейчас работаю в Международном женском фонде.
– Тоже неплохо.
– Вы меня обидеть хотите? – все-таки завелась Галина Георгиевна.
Александр Иванович сморщился, делая виноватое лицо, затем, улыбаясь, сообщил:
– Зубоскалю просто по дурацкой привычке. Вы уж простите меня, старика.
– Прощаю, старичок, – не простила она.
Салон вернулся наконец в горизонтальное положение, потухло табло, запрещавшее расстегиваться
– Пенсии на «Уинстон» хватает? – полюбопытствовала злопамятная Галина Георгиевна.
Александр Иванович ответить не успел, потому что над ним Люцифером-совратителем повис волосатый Дэн:
– На грины приобретен фирменный флакон. Поторчим, папик?
Александр Иванович как бы в нерешительности обернулся к Галине Георгиевне. Та, в обиде еще, агрессивно поддержала Люцифера-совратителя:
– Давайте, давайте, папик!
– Ну уж если дама рекомендует… – Александр Иванович кое-как выбрался из кресла, встал в проходе, положил Дэну руку на плечо, с деревянной интонацией Ершова – мхатовского Несчастливцева изрек: – Идем туда…
– Куда? – охотно обернувшись Аркашкой, визгливо
перебил Дэн. – Куда ведет меня мой жалкий жребий!
Барабаны уже разжились у стюардессы стаканами. Фирменный флакон оказался бутылкой «Балантайна», которая была разлита мгновенно: каждому по сотке. Трое, облокотившись о спинки переднего ряда, готовились к приему стоя, трое сидели, Александр Иванович пристроился в кресле через проход. Повертел желтую жидкость в стакане, поинтересовался между прочим:
– Закусить, запить, занюхать?
– Огорчаете, – действительно огорчился Дэн. – Из папика переходите в мажоры.
– Что ж, не буду огорчать, – решил Александр Иванович, махнул дозу целиком и, содрогнувшись, занюхал твидовым рукавом. Шестерка, с удовлетворением и по достоинству оценив сию акцию, припала к своим стаканам. Из жадности, правда, споловинили. Чтобы на два приема получилось. Уже умиротворенный (сотка благополучно улеглась и оказала действие) Александр Иванович любовно смотрел на них. Дав им передохнуть, осведомился, гордо демонстрируя недюжинную эрудицию:
– Хэви, хард, панк?
Дэн, производивший первую после приема мощную сигаретную затяжку, аж закашлялся от неожиданности. А откашлявшись, возликовал:
– Сечет! – И добавил серьезно: – Скорее ритм-энд-блюз.
Александр Иванович заржал, как жеребец, и признался:
– Да не секу я, ребята, просто в ответ на ваш стеб и я стебануть себе позволил. А так для меня после «Битлов» и Элвиса Пресли никого нет.
– Хорош! – удивилась бас-гитара.
– Облом! – признали свой проигрыш барабаны.
– Из папика переводится в чуваки, – решил Дэн. – В его честь исполним.
Бас-гитара и духовые передали стаканы незанятым коллегам, расчехлили гитару и кларнет, устроились поудобнее. Гитара держала четкий ритм, кларнет вел мелодию. Дэн на хорошем английском речитативом обозначил «Беззаботного» Элвиса Пресли.
Душевно стало в салоне. Незаметно поближе переместились осторожные советские командированные, иностранцы, вытягивая шеи, слушали, а добродушный здоровенный мужик из первого ряда просто подошел к ним и встал невдалеке – ловил кайф.
Недолго продолжалось счастье. Дэн умолк, затих и кларнет. Гитара, мучительно долго продержав последний аккорд, иссякла.
– Спасибо, братцы, – поблагодарил Александр Иванович, – так уж по сердцу.
Иностранцы вежливо поаплодировали, командированные сделали вид, что ничего не было, а здоровенный мужик, молча показав музыкантам свой действительно большой палец, удалился на свое место.
– Угодили? – спросил Дэн.
– Еще как! – признался Александр Иванович. – Расслабился, поплыл.
– А вы поспите, – посоветовал Дэн. – Старость не радость.
– Ты наглец, Митяй.
– Это месть за то, что я на твой стеб попался, – признался Дэн.
– Значит, признание собственной слабости, – решил Александр Иванович. – Тогда не обижаюсь. А собственно, почему и не придавить часок?
– Поддерживаем и одобряем, – заверили его духовые.
Александр Иванович вернулся в свое кресло. Сел, закрыл глаза. Галина Георгиевна неодобрительно посмотрела на него, осведомилась ревниво:
– Ну и как?
– Замечательно, – признался он, не открывая глаз, – замечательно.
