стали.

Джой Морфи, увидя ее, засиял во всю решетку кассового окошка. Сплошная улыбка, сплошное добродушие, сколько угодно развлечений и никаких матримониальных перспектив. Марджи правильно считала его прирожденным холостяком, который умрет, но своей природе не изменит. Двуспальная могила не для Джоя.

— Скажите, сэр, есть у вас парные, свежие деньги?

— Прошу прощенья, мэм, сейчас взглянем. Вроде бы где-то были. Сколько прикажете отпустить?

— Шесть унций, если можно. — Она достала чековую книжку из белой лайковой сумочки и выписала чек на двадцать долларов.

Джой рассмеялся. Марджи ему нравилась. Время от времени, не слишком часто, он приглашал ее пообедать, а потом спал с ней. Но он ценил в ней и собеседницу, понимающую шутку.

Он сказал:

— Миссис Янг-Хант, вы мне напомнили одного знакомого, который в Мексике был сподвижником Панчо Вильи.[25] Знаете такого?

— Понятия не имею.

— Ну, неважно. Он мне рассказывал такой анекдот. Когда Панчо попал на север, он завел станок и печатал сам деньги, бумажки по двадцать песо. Напечатал такую тьму, что его люди их считать перестали. Тем более что в счете были не слишком сильны. Брали их на вес.

Марджи сказала:

— Джой, вы никак не можете без личных воспоминаний.

— Что вы, миссис Янг-Хант, побойтесь Бога. Я тогда еще под стол пешком ходил. Это просто анекдот. Так вот является раз к нему аппетитная такая дамочка, хоть из краснокожих, но аппетитная, является и говорит: «Мой генерал, вы казнили моего мужа и оставили меня вдовой с пятью детьми, разве ж так делают народную революцию?» Панчо ей подвел баланс, вот как я сейчас.

— У вас нет закладных, Джой.

— Знаю. Но ведь это анекдот. Панчо, значит, говорит адъютанту: «Отвесить ей пять кило денег!» Вышла целая кипа бумаги. Перевязали ей эту кипу проволокой, и дамочка потащила ее домой. Вдруг подходит к Панчо лейтенант, руку под козырек и докладывает: «Мой генерал („ми грал“ по-ихнему), а ведь мы ее мужа не расстреляли. Он был пьян. Мы его пока посадили в каталажку». А Панчо все глядел дамочке вслед. Услышал он это и говорит: «Сейчас же ставьте его к стенке. Нельзя обманывать бедную вдову».

— Джой, вы невозможный человек.

— А между прочим, анекдот основан на истинном происшествии. Я в это верю. — Он повертел в руках ее чек. — Вам какими купюрами — по двадцать, по пятьдесят, по сто?

— Четвертаками, если можно.

Им было весело друг с другом.

Из-за двери с матовым стеклом выглянул мистер Бейкер.

Тут тоже таилась возможность. В свое время мистер Бейкер делал ей авансы в виде невинных по форме, но многозначительных по содержанию любезностей. А мистер Бейкер — это мистер Доллар. Он, правда, был женат, но Марджи хорошо знала Бейкеров этого грешного мира. Если им чего-нибудь хочется, за моральным оправданием дело не станет. Очень хорошо, что она его тогда отшила. Таким образом, он еще не скинут со счетов.

Она спрятала в сумочку четыре пятидолларовые бумажки, полученные от Джоя, и уже двинулась было навстречу седовласому банкиру, но в это время давешний собеседник Итена вошел в банк, не спеша прошел мимо нее, предъявил карточку и был приглашен в кабинет министра Бейкера. Дверь за ним затворилась.

— Ну, прощайте, — сказала Марджи.

— Грустно слышать такие слова, тем более из самых прелестных уст в Уэссексе, — ответил Джой. — А может быть, встретимся сегодня вечером? Пообедаем, потанцуем и так далее?

— Сегодня я занята, — возразила она. — Что это за тип?

— Первый раз его вижу. Похож на банковского ревизора. Когда я смотрю на такую физиономию, я всегда думаю: хорошо, что я честный человек, и еще лучше — что я усвоил четыре правила арифметики.

— Знаете, Джой, от такого мужа, как вы, даже ангел сбежал бы.

— На том стоим, сударыня.

— Ну, пока.

Она вышла, вернулась к лавке Марулло и заглянула в дверь.

— Привет, Итен.

— Здравствуйте, Марджи.

— Кто был этот прекрасный незнакомец?

— А где же ваш магический кристалл?

— Тайный агент?

— Хуже. Интересно, почему все так боятся полиции? Даже если за тобой никакой вины нет, все равно, увидишь полицейского, и сразу тебе делается неуютно.

— А что, разве этот кучерявый херувимчик шпик?

— Не совсем, но около того. Из Федерального бюро, говорит.

— Что вы натворили, Итен?

— Натворил? Я? Почему «натворил»?

— А что ему нужно?

— Я знаю только, о чем он меня спрашивал, а что ему нужно, я не знаю.

— А о чем он спрашивал?

— Давно ли я знаю Марулло. Кто здесь еще его знает. С какого времени он живет в Нью- Бэйтауне.

— Что же вы отвечали?

— Когда я уходил на фронт, его здесь не было. Когда я вернулся, я его встретил здесь. Когда я обанкротился, он стал хозяином лавки и взял меня к себе на службу.

— Как вы думаете, что бы это значило?

— Бог его знает.

Марджи старалась не смотреть ему в глаза. Она думала: прикидывается простачком. Любопытно, зачем, в самом деле, приходил этот тип.

Он вдруг сказал так просто, что она даже испугалась:

— Вы мне не верите, Марджи. Странное дело, когда говоришь правду, тебе никто не верит.

— Правда бывает разная, Ит. Если у вас курица на обед, все едят курятину, но одним достается белое мясо, а другим темное.

— Пожалуй, верно. Честно говоря, Марджи, меня это встревожило. Я дорожу своим местом. Если что-нибудь стрясется с Альфио, я лишусь работы.

— У вас ведь скоро будет много денег, забыли?

— Как-то трудно держать это в уме, пока их нет.

— Итен, я вам хочу кое-что напомнить. Дело было весной, перед самой Пасхой. Я заходила в лавку, и вы меня назвали дщерью иерусалимской.

— Да, это было в Страстную пятницу.

— Значит, не забыли. Так вот я теперь знаю. Это от Матфея. Красиво — и жутковато.

— Да.

— А с чего это вы вдруг?

— Тетушка Дебора виновата. Она меня регулярно раз в год распинала. Так оно и продолжается до сих пор.

— Вы шутите. А тогда вы не шутили.

— Не шутил. И сейчас не шучу.

Она оказала весело:

— А знаете, мои предсказания, кажется, начинают сбываться.