гусиным перышком.
— Желаю удачного дня, Стони. С утра добра, а к вечеру чтобы денег гора.
— Мм? — отозвался он. — В городе сегодня никого не осталось. — Он явно сожалел, что сам должен был остаться.
— Не было ли убийств или других развлечений в этом роде?
— Да нет, в общем тихо, — сказал он. — На мосту ребятишки разбили машину, но она их собственная, так что им ни черта не будет. Присудят оплатить ремонт моста. Слыхали про ограбление банка во Фладхэмтоне?
— Нет.
— Передавали по телевидению.
— У нас пока нет телевизора. А что, много взяли?
— Тринадцать тысяч, говорят. Вчера, перед самым закрытием. Втроем работали. Тревога поднята по четырем штатам. Вилли теперь сломя голову рыщет вдоль шоссе.
— Ничего, он выспался.
— Зато я нет. Даже не ложился всю ночь.
— Думаете, поймают?
— Наверняка поймают! Раз дело касается денег, тут уж берутся как следует. Страховые компании все равно не дадут покоя. Хочешь не хочешь, а доведи дело до конца.
— Неплохой был бы промысел, если бы не бояться, что поймают.
— Еще бы, — сказал он.
— Стони, вы бы зашли к Дэнни Тейлору. Вид у него — смотреть страшно.
— Да, долго он не протянет, — сказал Стони. — Ладно, пройду мимо загляну. Беда с ним. А ведь славный малый. И из хорошей семьи.
— Тяжело мне. Я его люблю.
— Так с ним же ничего не поделаешь. Кажется, будет дождь, Ит. Вилли промокнет, а он этого терпеть не может.
Впервые на моей памяти мне приятно было пройти по переулку, и я с удовольствием отпирал боковую дверь лавки. У двери в ожидании сидел кот. Не припомню такого утра, когда этот тощий настырный кот не сидел бы там в надежде как-нибудь прошмыгнуть в отворившуюся дверь, но я неизменно прогонял его окриком или палкой. Насколько я могу судить, ему так ни разу и не удалось войти. Я считаю, что это кот, а не кошка, потому что у него оба уха рваные. Чудн
— Ну подожди, сейчас я тебя удивлю, — сказал я коту. Он сидел, уложив вокруг себя хвост так, что кончик подрагивал между передними лапами. Я вошел в темную лавку, снял с полки картонку молока, проткнул дырку и вылил молоко в чашку. Потом я отнес чашку с молоком в кладовую, поставил у самой двери и дверь оставил отворенной. Кот сосредоточенно посмотрел на меня, посмотрел на молоко, потом медленно пошел прочь и исчез за оградой банка.
Только я потерял его из виду, как в переулке появился Джой Морфи с ключом от боковой двери банка в руке. Лицо у него было землистое, осунувшееся, словно после бессонной ночи.
— Привет, мистер Хоули.
— А я думал, у вас сегодня закрыто по случаю праздника.
— Праздники, видно, не для меня. Где-то вышла ошибка на тридцать шесть долларов. Я вчера за полночь сидел над книгами.
— Недостача?
— Нет, лишние.
— Это же хорошо.
— Как бы не так. Я должен найти ошибку.
— Не знал, что банки такие честные.
— Банки — да. Люди вот не все, к сожалению. Но я не могу думать о празднике, пока не найду ошибку.
— Жаль, я ничего не смыслю в финансовых делах.
— Могу изложить вам всю премудрость в одной фразе. Деньга деньгу делает.
— От этого мне не легче.
— Мне тоже. Но могу еще преподать несколько истин.
— Например?
— Например: кто спешит, тот всегда прогадывает. Или: не обманешь — не продашь. Или еще: каков покупатель, такова и цена.
— Это что, сокращенный курс?
— Именно. Но он ничего не стоит без первоосновы.
— Деньга деньгу делает?
— И, значит, все это не для нас с вами.
— А разве нельзя взять ссуду?
— Для ссуды нужно иметь кредит, а это те же деньги.
— Да, останусь-ка я лучше при своей бакалее.
— И то верно. Слыхали про ограбление Фладхэмтонского банка?
— Стони мне сказал. Забавно, мы как раз вчера с вами разговаривали на эту тему, помните?
— У меня там есть один знакомый. Грабителей было трое — один говорит с акцентом, один прихрамывает. Трое. Их поймают, это как пить дать. Может быть, через неделю. Может быть, через две.
— Рискованное дело!
— Да как вам сказать. Сработано было грубо. А грубая работа никогда себя не оправдывает, это закон.
— Вы меня извините за вчерашнее.
— Не стоит вспоминать. Я сам виноват. Еще одно золотое правило: держи язык за зубами. Никак не научусь его соблюдать. А вы отлично выглядите, мистер Хоули.
— Не знаю, с чего бы это. Я сегодня почти не спал.
— Болен кто-нибудь?
— Нет. Просто такая выдалась ночь.
— Мне можете не объяснять…
Я подмел лавку и поднял шторы, не думая об этой работе и не чувствуя ненависти к ней. Правила Джоя на все лады звенели у меня в голове. И я рассуждал, обращаясь к своей аудитории на полках, — может быть, вслух, а может быть, и нет, не знаю.
— Дорогие коллеги, — говорил я. — Если это так просто, почему же это удается только немногим людям? Почему почти всякий раз повторяются одни и те же, одни и те же ошибки? Что-то неизменно упускают из виду, что ли? Может быть, тут слабым местом является доброта? Марулло говорит, деньги не имеют души. Не следует ли из этого, что для человека, имеющего дело с деньгами, доброта всегда слабость? Каким образом удается заставить простых славных малых убивать на войне себе подобных? Правда, если противник иначе выглядит или говорит на другом языке, это облегчает задачу. А как же гражданская война? Янки, скажем, ели детей, а мятежники морили пленных голодом. Это тоже облегчение задачи. Погодите, маринованная свекла и соленые грибки, дойдет очередь и до вас. Вам, я знаю, хочется услышать что-нибудь о себе. Всякому хочется. Но я уже почти подошел к этому. В скобках, так сказать. Если духовный мир подчинен тем же законам, что и мир вещей, значит, все относительно в этой относительной вселенной — нравственность, нормы поведения, понятие греха. Иначе не может быть. От этого никуда не денешься. Хоть и в скобках.
А ты чего хочешь, коробка корнфлекса с маской Микки-Мауса на крышке с этикеткой, в обмен на которую, приплатив десять центов, можно получить чревовещательный аппарат? Тебя мне придется взять домой, но пока что сиди и слушай. То, что я говорил Мэри в шутку, — чистая правда. Мои предки, все эти
