положении, сложившемся в полку, доложил комдиву только после того, как враг был отброшен.

Узнав о гибели командира полка, генерал с минуту тяжело дышал в трубку, потом еле слышно сказал:

— Надо выстоять. Принимай полк и командуй. Фашисты могут возобновить атаки.

Чтобы сломить упорное сопротивление наших войск, враг подбросил свежие силы и после удара штурмовой авиации и получасовой артиллерийской подготовки вновь пошел в атаку. Цель его по-прежнему была одна — сбить наш батальон с южных скатов высоты. Ведя бешеный огонь, разъяренные фашисты прорвались к первой траншее. Завязалась рукопашная схватка. И хотя натиск противника нарастал, оборонявшиеся роты не сдавали позиции. Даже раненые не выпускали из рук оружия. Положение было угрожающим. Схватив телефонную трубку, Михаил намеревался приказать комбату контратаковать ротой второго эшелона. Но произошло неожиданное — по скопившейся пехоте гитлеровцев открыли губительный огонь появившиеся на флангах станковые пулеметы. Враг оказался в огневом мешке. Остатки его начали поспешно откатываться в свое расположение. Горновой не сдержался, прокричал: «Молодец, Хохлов!»

Полк не только удержал свои позиции, но и значительно улучшил тактическое положение подразделений. Теперь и командир полка, и комдив имели возможность лучше просматривать расположение противника, все его подступы к переднему краю.

В сквере сожженного фашистами городка похоронили Прохорова. Вырос у берез холмик, а на нем — обелиск, на вершине которого серебром заблестела звездочка из жести.

Полк под командованием подполковника Прохорова всегда был лучшим в дивизии. И естественно, Горнового беспокоило, сможет ли он стать достойный преемником этого мужественного человека. Конечно, путь пройден немалый и нелегкий — от самой границы. Опыт боев имеется. Рядом генерал Костылев, поможет. Главное, сродниться с людьми, завоевать доверие и поддержку коммунистов. А с ними можно все одолеть, только бы владеть сердцами тех, кого ведешь и с кем идешь в бой.

Большую часть времени Горновой проводил на НП, отлучался лишь по вызову, как в тот день, например, когда позвонил командир дивизии:

— Срочно ко мне!

«В чем дело?» — думал Михаил.

Но тревожился напрасно. Оказывается, командарм награждал отличившихся. Вручая Горновому орден Красного Знамени, пожал руку, поздравил от всей души, добавил:

— Вполне заслужил.

И в ответ прозвучало:

— Служу Советскому Союзу!

В расположение полка Горновой возвратился к вечеру. Пододвинул поближе коптилку, намереваясь набросать план работы по совершенствованию обороны. Он понимал, что противник не смирится с потерей господствующего положения, которое занимали на этом участке его передовые подразделения. Нужно быть готовым к отражению массированных атак танков, пехоты и ударов с воздуха, активностью действий держать противника в постоянном напряжении, подчинять его своей воле. В землю надо зарыться поглубже, а систему огня создать такую плотную, чтобы и мышь не проскочила.

Размышления Горнового прервал окрик часового, и тут же зашуршала плащ-палатка, закрывающая вход в блиндаж.

— А мы — с поздравлениями, — с ходу начал замполит полка, коренастый майор, призванный из запаса в начале войны.

Вслед за ним в блиндаж шагнул начальник штаба.

— А я о вас подумал, Антон Васильевич, — поблагодарив за поздравление, сказал Михаил. — Оборону непреодолимой надо сделать, а как в такой короткий срок? Прошу совета. Техническая сторона ясна. Тут мы с начальником штаба рассчитаем до винтика.

— Говорите, неприступной, в короткий срок? Задача непростая. Поэтому начинать следует с разъяснения личному составу ее сути, чтобы каждый боец почувствовал ответственность.

— Согласен с вами, Антон Васильевич. Пусть все знают, что полк занимает ключевую позицию в полосе обороны дивизии и ее надо удержать любой ценой.

— Первое, — сказал Зинкевич, — в землю зарыться.

— Тоже верно, — согласился замполит. — Но главное — настроить людей, вселить в них веру в победу.

— Лозунг, товарищ Морозов, — не стерпел Зинкевич.

— А ты считаешь, можно обойтись без лозунгов? — возразил замполит.

— Нужны и лозунги, но их надо подкреплять практическими делами.

— Ты, Виталий Иванович, неправильно меня понял. Говорим мы об одном и том же, но на разных языках. Я ведь не против того, чтобы зарываться в землю, да еще и поглубже, но поскольку командир поставил вопрос о том, с чего начинать, то я и начал, как ты говоришь, с лозунга. А люди поймут, что наступать сможем только после того, как удержим занимаемые рубежи, создадим здесь надежную оборону в короткое время.

Слушая Морозова, Зинкевич постукивал каблуком по утрамбованному полу и думал: «А возможно, и правда, я его не понял».

Зинкевич знал, что Морозов перед войной долгое время трудился в горкоме, приобрел большой опыт работы с людьми. Он умел вселять веру в победу даже в самой сложной обстановке. Не раз благодаря высокому моральному настрою личного состава удавалось сдерживать натиск врага. А этот настрой создавал он, замполит, с привлечением партийного и комсомольского актива.

— Вы правы, Антон Васильевич, и начштаба — тоже. Но начинать надо с того, что объяснить людям ситуацию, высечь, как говорится, искру. И сделать это обязаны не только политработники, а все мы.

Через две недели командир дивизии с группой офицеров проверил оборону полка. Особых недостатков не отметил, но, делая разбор, подчеркнул:

— До полной готовности еще далеко.

И работа продолжалась, кропотливая, неустанная, всесторонняя. В первых рядах были коммунисты. И делом и словом вдохновляли бойцов на претворение в жизнь решения командира, создавали боевой настрой на борьбу с врагом, еще топтавшим немалые пространства нашей земли.

В январе сорок третьего Брянский фронт начал готовить войска своего левого крыла — 13-ю армию — для участия в Воронежско-Касторненской операции. Дивизия Костылева была включена в состав ударной группировки и заняла исходное положение в ночь перед наступлением. Все это происходило при трескучем тридцатиградусном морозе.

Костылев не знал покоя. Его широкие лохматые брови еще больше взъерошились, а на левой скуле, помеченной глубоким шрамом в гражданскую, нет-нет да и подергивался воспаленный мускул.

— Чем расстроен, Панас Кириллович? — спросил у него возвратившийся из боевых порядков подразделений начальник политотдела полковник Баранов.

— Морозище какой, а люди в снежных окопчиках. Под шинелью одна стеганка. В движении мороз не страшен, а ведь солдату надо лежать, не шевелиться.

— А я только сейчас от Горнового. Так вот он и его замполит прошли по ротам, взводам и даже по отделениям. Приструнили кое-кого из командиров, политработников. Через два часа люди были укрыты в старых окопах, плащ-палатки приспособили и греются.