Явись проклятая, приди!

Нет, не является, не хочет.

Я слышу у себя в груди,

Как надо мной она хохочет.

Постой, проклятая, постой,

В конце концов, прибьешься к дому,

Придешь к кому-нибудь другому,

А он пренебрежет тобой.

Надо мною облака —

Небо Блока.

Улетают в далека

Издалека.

Тихо падают клока

Снежной маски.

Улетают облака

Нежной ласки.

И качают облака

Белые метели,

И уносят в далека

Ночи и недели.

В синеве зима легка

И глубока,

Надо мною облака —

Небо Блока.

Во глубине глухой ночи

Он вовсе не хранил терпенья,

Кричал, коль было, «Хоть кричи!»,

И пел, когда хватало пенья.

Любил, но только так, как есть,

Страдал и мучался при этом,

И падал, не роняя честь,

И прожил каждый миг поэтом.

«Не надо писать, когда Блок есть!» (Лена - мне). 25.12.80 г.[58]

27.12.80 г.

Весь день стихи меня сегодня мучили, Весь день они внутри меня звучали, Рождались и лились во мне созвучья Потоком боли, ласки и печали.

Полуслова сливались в звуки, отзвуки И в никуда неслись, кружась и тая, И в небесах души скользили призраки, То уходя, то снова нарастая. И смысл был не важен, все, что явственно Не проникало в глубину сознанья, Невыразимое во мне боролось яростно Со всем, что дали опыт мне и знанье. Как будто плакал я без слез и горько, Как будто уезжал, с тобой навек прощаясь, А ты вдруг вместо матери и дочери?

(Нет. Совсем не так было. То есть так, но не совсем, а потому совсем не так.)

1981 год!

С Новым годом! В этом году еще одна круглая дата — 30 лет со дня окончания института, 30 лет профессиональной работы. По факту, конечно, больше. Лет 35. Очень надеюсь на этот год. Очень.

Почти 6 часов сидели с Леночкой у телевизора. Новый год встречали, едва выскочив из ванной, Лена — за три минуты до Нового года. Встречала с мокрыми волосами. Причем все успели: и переставить мебель, и убраться, и одеться. Было красиво, добро, нежно и просто.

Моя надежда закалилась И стала верою давно, Мне в этом мире суждено Носить себя всю жизнь «на вырост». Я длинноват еще себе, Широковат в плечах немного, Но я покорствую судьбе — Надеюсь, подрасту дорогой. «Дорога — не скажу, куда...» Слова великого поэта. А я и не спрошу про это, Я очень не хочу туда. Хочу идти своей дорогой,

Искать мне видимую даль,

Мой свет — любовь, мой свет — печаль,

И мне не скучно, слава Богу!

Легко и весело шагать,

Своей веселою дорогой,

Своей протоптанной тревогой

Туда, где главное — не лгать.

Работать надо начинать с первых дней года, определив суете ее естественное место. Вот «Сказка», «Соблазнитель», «Мама, война!». Вот книжки, статьи.

К 23.01.81 г.

Вечер Ромма

Я встретился с Михаилом Ильичом Роммом 20 лет назад (20 с лишним!).

До этой встречи он для меня был «Пышкой», «Мечтой», «Лениным в октябре» и «Лениным в 1918 году», «Ушаковым», «Человеком № 217». Он был достаточно абстрактен. И моя должность главного режиссера театра в Ленинграде ни в чем меня не убеждала.

Это был конец 50-х годов. Я был сыном того времени. Поколение, возникшее после войны, сменило моду на возраст.

Мне было дано 40 минут — проговорили мы с ним четыре с половиной часа. Я уехал в Ленинград, и тут же получил приглашение работать на «Мосфильме» в объединении Ромма, и вернулся в Москву. На худсоветах мне первому давали слово.

На худсоветах: Ромм, Райзман, Калатозов, Чухрай, Швейцер, Алов и Наумов, Басов, Ордынский, Чулюкин, Карелов, Малюгин, Антонов, главный редактор Людмила Белова.

Обсуждения — Ромм хохотал. Он рассказывал об Америке, праздновали его день рождения. Он снимал «9 дней одного года».

Я принес «Айболита». Разговор с Роммом и Райзманом. Ромм смотрит смонтированные части. Привести к итогу:

1) Вот какое было время!

2) Вот что такое был худсовет.

3) Вот что такое художественный руководитель.

Существование М.И. Ромма всегда помогало людям, вот и сейчас он, сохраненный в нашей памяти, полемизирует со временем — он как бы обнаруживает несостоятельность нашего времени.

Дома чисто, празднично. Хочется работать!

03.01.81 г.

Сегодня надо подготовиться ко всем делам на неделю. С утра я обещал позвонить Маре Микаэлян. Надо что-то ей сказать по поводу «Доходного места». Надо четко ей сказать -пусть будет музыка, пусть будут стихи, пусть будут пробы. Никаких гарантий я дать не могу. Вот мои сомнения: 1. Опять петь? — Тогда что? Как? Что это будет? 2. Что есть Жадов? Что у нас за конфликт? 3. Значение роли и объем. 4. Что за конфликт с женой?

У Юнны Мориц — лошади взлетели, Как стая белокрылых лебедей. Взлетела стая белокрылых лошадей. А что? Пусть полетают, в самом деле. Ведь пони уж набегались по кругу, Так отчего же не потрафить другу, Пускай теперь, хотят иль не хотят, Собратья пони в небо полетят. Никитины об этом пропоют, И будет поэтический уют.

Рассказ Милы Голубкиной[59]

У Ермолинского был день рождения, я вышла в полной растерянности: времени оставалось мало, нужно было купить подарок, цветы и средство против блох (у нас развелись блохи от кошки, а у сына на них аллергия). Я не могла решить, за чем именно кинуться раньше, и вдруг увидела человека, обвешанного туалетной бумагой. Сначала не поняла. Но когда увидела третьего, поняла, наконец, что где-то дают туалетную бумагу. По идущим догадалась, где: во дворе!