социализм.

16.12.47 г.

Получил по дикции 4. Меня это очень огорчает, так как это не тот результат, который был и нужен, и возможен. То есть я понимал, как надо работать, и не работал так, как надо. Нельзя, конечно, говорить, что это уж просто отвратительно или даже плохо, но это не тот результат, который мог бы быть. Я очень плохо работаю и не овладел пониманием того, что необычайные результаты получаются при необычайной работе.

Конкретная ошибка, одна из главнейших — просиживал допоздна у Эрики, да еще «Романтики», но кроме этого — общая неорганизованность.

Я, кажется, понял одну по-настоящему серьезную вещь. Первое, что я должен в себе развить как актер, — это свободу, внимание, общительность и так далее — все, что обуславливает сценическую правду; все это необходимо для того, чтобы убрать все преградки для выхода... ну, будем условно называть, «нутра» (то есть для достижения состояния вдохновения — вот эта цель воспитания «системы», по крайней мере, основная). Все это и есть «элементы», которые, переплетаясь, все вместе, ведут к работе актерского подсознания. (Да! В воскресенье в разговоре с Моргуновым я понял, что одним из элементов, а в пьесе элементом основным является логика речи, ибо отсутствие ее — отсутствие сценической правды, а это значит, что выходы для актерского «нутра» закрыты. Вот почему так важен период «работы за столом». Но раз так, то он очень нерационален, лучше потратить год-два на овладение логикой речи, как это сделал Моргунов, — очень сократится период «работы за столом».)

Но это вообще, а в частности из этого вытекает одна вещь: я понимаю теперь, почему продумывать этюд, как это делаем мы, значит обрекать его на провал, ибо хотя бы одна задуманная вещь ведет к закрытию выхода для «нутра» — раз. Второе: задуманное может быть, и хорошо никогда так не ведет, как задумано, потому что потянет в другую сторону.

Это я, очевидно, о том, что я обладаю болезнью думать над этюдом готовыми картинами, вплоть до того, что вижу выражение своего лица, положение партнера, реакцию зала. Это момент настоящего творчества. В эти моменты — а они бывают на улице, в метро, дома, когда я один, особенно после прочитанной книги, просмотренной вещи, проваленного этюда — я плачу, когда надо, свободно и горько, смеюсь так, что прохожие останавливаются, а в голову приходят такие высокие и убедительные слова, что я часто достаю записную книжку и записываю их и стараюсь изложить на бумаге то, что пришло в голову образно. Но тут важны все детали, все, а если все описать, надо каждый раз писать рассказ или небольшую повесть.

21.01.48 г.

Я себе страшно гадок — я безволен, я не целеустремлен на деле, хотя сдаю все на 5, даже мастерство.

Я уже так давно гадок себе, я уже так много знаю о себе плохого, и я так немного — просто ничего — буквально, ей-богу, буквально не сделал, что мне страшно, что меня охватывает лень и апатия. Я не говорю, что я плох в обычном смысле этого слова, не особенно, у меня атрофирована всякая воля. Я ни к чему такой! Надо много знать — а я в 18 лет ничего не знаю, у меня ослаблено здоровье, отсутствует искреннее благородство (не вообще, а потому что мне, моему благородству особых ревизий не было, но по некоторым данным я чувствую, что оно не выдержит никакого испытания).

20.02.48 г.

Сегодня сделал удачный эпизод «В трудколонии». Вера Константиновна, слава Богу, похвалила, посоветовала сделать серию на эту тему.

Начал работу над «Ведьмой», «Музыкантами» («Ненужной победой»), еще «Страсти-мордасти» и «В окопах Сталинграда» — посмотрим, что сделаю.

Завтра должен приехать отец, а послезавтра брат. Встанет ребром вопрос о переезде.

29.03.48 г.

Сегодня ужасный день! В институте вдруг стали ругать за нехороший «диктаторский» тон в обращении с ребятами.

Надо очень следить за собой и в этом отношении. Очень! Это, с одной стороны, хорошо — значит, на виду. Смешно... повторение домостроевской истории. Хорошо, что так, а не сильнее.

Список прочитанного с августа: 1. Найденов. «Дети Ванюшина», «№ 13», «Блудный сын», «Богатый человек».

2. Маршак. «Избранные стихи».

3. Чехов. «Иванов».

4. Маяковский. «Заграничное».

5. Дж. Голсуорси. «Сага о Форсайтах» том I и том II. Несколько рассказов.

6. «Девушка из Кашина» (дневники и письма).

7. Семенов. «Сыновья».

8. Некрасов. «В окопах Сталинграда».

9. Тургенев. «Нахлебник».

10. Леонидов. «Пальба».

11. А. Толстой. «Эмигранты».

12. Кравченко. «Семья Наливайко».

13. Полевой. «Повесть о настоящем человеке».

Сколько еще не прочитано!

Но писать этот список нужно.

14. Пристли.

15. Павленко. «Счастье».

16. А. Толстой. «Избранное».

* * *

Обернусь я сладко-сладким Горьким,

Напишу поэму «Девушка и смерть»,

Разным Пастернакам, этим всяким Борькам

Покажу, надменный, стихотворца твердь!

Женьку Евтушенко, модерно остриженного,

Рандевушным мусором живо обращу.

Самого Владимира выгоню униженного,

Даже Александра близко не пущу!

Пусть себе стараются — в классики вылазят,

Пусть в навозе возятся самых главных слов,

Пусть их слава сладкая! Пусть их повылазит!

Пусть их переводят сотней языков.

Слух о них пусть ходит по Руси Великой.

Пусть их повторяет сущий в ней язык,

Гордый внук славян и уже не дикий

Реабилитированный друг степей калмык!

Я тремя словами, я единой строчкой

Выражу, что всем им выразить невмочь:

Я тебя люблю. Я люблю... и точка!

Бедные поэтики, как мне вам помочь?!

Разве не пытаетесь вы что-то в этом роде

Выразить томами, сотнями томов,

То, что выражается попросту в народе

С помощью трех вечных бесконечных слов!

Все, что написали хором все поэты,

Означает, милая, для меня лишь это,

Я тебя люблю...[243]

* * *