было бы преступлением портить то, что ей удалось сотворить. Вы будете в восторге от встречи с Ниро Вулфом. Он вообще боится женщин. Вы же напугаете его до потери сознания.

Меня восхищала ее находчивость и изобретательность. Зная, что она возьмет в руки сигарету, и я должен буду подняться с места, чтобы поднести ей огонь, она сначала щелкнула зажигалкой, а потом уже потянулась к пачке сигарет. Превосходно, не правда ли?

— Чего ради? — спросила она, сильно затянувшись и медленно выпустив струю дыма.

Я объяснил:

— Поля Обри обвиняют в убийстве. Мистер Вулф может заработать хорошие деньги, если ему удастся его вытащить. Мистер Вулф не из тех людей, которые упускают без драки большой гонорар. Так что с Обри непременно будет снято обвинение. И мы с радостью предоставим нам возможность разделить с нами лавры, без гонорара, разумеется. Так что давайте незаметно отсюда ускользнем — и поехали.

— Вам невозможно отказать… Бедняга Поль, мне его безумно жаль!

— Почему? Когда он выйдет из тюрьмы, он сможет еще раз жениться на собственной жене и вторично отпраздновать свадьбу.

— Если он выйдет… Вы помни те детские песенки?

— Я сам их сочинял.

— В таком случае вы должны знать эту:

— Знаю, конечно. Это одна из самых моих любимых. Только ведь Обри-то не убивал.

Она кивнула.

— Естественно. Такова ваша линия, и вы будете ее гнуть.

Она потянулась, чтобы раздавить свой окурок в пепельнице, затем быстро повернулась ко мне, глаза ее сверкнули:

— Все разговоры о том, что жизнь любого человека священна — пустая болтовня. Священна она только для ее владельца. Моя вот для меня. А для Сидни священной была его собственная жизнь, но теперь он умер. Так что мне очень жаль Поля.

Я не уловил связи, но на всякий случай сказал:

— Раз вы так к нему относитесь, вам следует ему помочь.

— Я бы и помогла, если бы имела на то возможность.

— Может быть, мне удастся что-нибудь сделать в этом плане. В прошлую пятницу вы все были на совещании в офисе Джима Бииба. Обри положил одну из своих рекламных карточек на письменный стол Бииба. Вы ее забрали, и что вы с ней сделали?

Она какое-то мгновение внимательно смотрела на меня, потом покачала головой:

— Нет, вам все же придется где-то раздобыть резиновый шланг и клещи, чтобы с их помощью вырвать мне ногти. Но даже в этом случае я могу запираться.

— Вы не брали его карточки?

— Нет.

— Кто же ее взял?

— Не имею понятия… если она вообще была.

— Разве вы не помните, как Обри положил ее на стол? Вы ее там не видели?

— Нет. Но это уже начинает походить на настоящий допрос. Вы ведете расследование?

Я кивнул:

— Это называется «двойным ложным прессингом». Сначала я заставляю вас отрицать, что вы дотрагивались до карточки, что я и проделал. Затем я предъявляю одну из карточек Обри в целлофановом конвертике, сообщаю вам, что на ней имеются следы чьих-то пальцев, скорее всего ваших, так что не осмелитесь ли вы позволить мне снять ваши отпечатки? Вы боитесь отказать и…

— Покажите же мне, как берут отпечатки пальцев. Я никогда этого не видела.

Сознаюсь, мне стало любопытно. Искала ли она физического контакта потому, что такова была ее натура, или же она рассчитывала обольстить меня, или же просто забавлялась от безделья? Чтобы найти ответ, я поднялся, подошел к ней, положил протянутою ею руку на свою ладонью вверх и наклонился над ней, чтобы рассмотреть кончики пальцев. Казалось, ее рука заверяет меня, что не имеет ничего против предстоящей процедуры. Кончиками пальцев левой руки я раздвинул ее пальцы. Разумеется, мое внимание было полностью поглощено работой. То ли дверь из наружного холла в фойе открылась совершенно бесшумно, то ли она все же тихонько скрипнула, но я не обратил на это внимания. Так или иначе, мое исследование было прервано тем, что Энн неожиданно крепко сжала мою руку, выпрямилась и завопила;

— Не надо! Вы же делаете мне больно! Ох, Норман, — благодарение Богу!

Я не смог быстро обернуться, потому что она не отпускала мою руку. Для женщины ее сложения, она была необыкновенно сильной.

Полагаю, что Норману Хорну, подошедшему сзади, могло показаться, что держу ее я, а не она меня. Но даже если так, то все равно было ясно, что я сейчас повернусь и увижу его. Так что ему следовало бы сдержать свой порыв, хотя бы до того момента, как я увижу, с кем имею дело.

Но нет, он нанес мне предательский удар сбоку под челюсть, я потерял равновесие и растянулся на полу. Вместе с прошлыми историческими победами в матчах Йеля против Принстона теперь у него на счету было три!

— Он пытался заставить меня… — жалобно ныла Энн, очевидно, давая выход своему особому чувству юмора. Если бы мне удалось подняться на ноги, я бы ретировался, потому что Вулф не одобрил бы волеизъявление моих чувств при исполнении своих прямых обязанностей.

Но я не мог встать, да и Хорн вел себя не по-джентельменски. Он с яростью глазел на меня, сжимая кулаки, и я не сомневался, что он пустит их в ход, как только я поднимусь на колени.

Поэтому я дважды перевернулся через бок в противоположном от него направлении и вскочил на ноги, оказавшись к нему лицом. Он бросился на меня, не думая о защите, и дорого заплатил за свою беспечность. Я точно рассчитал и силу своего удара, и место, куда его нанести. У Хорна со свистом вырвался из груди воздух, и он бесформенной кучей рухнул к ногам своей очаровательной супруги. По всей вероятности, так ему было удобнее, чем лежать врастяжку.

Красотка Энн шагнула было к нему, но тут же остановилась. Лицо ее приняло насмешливое выражение, и она растерянно протянула.

— Вот это да, будь я проклята!

— И будете, если спросят мое мнение! — изрек я с чувством, повернулся и вышел из комнаты.

Спускаясь вниз на лифте, я прежде всего ощупал свою челюсть, потом с опаской глянул в зеркало и решил, что останусь и живых.

Я вернулся домой как раз вовремя. Часы показывали 7.30 — обеденное время. Теперь разве только землетрясение смогло бы заставить Вулфа прервать прием пищи. В этом доме за столом священнодействовали; строго запрещалось даже вскользь упоминать о делах. Так что мой подробный отчет о событиях дня само собой был отложен. Конечно, если бы Фриц приготовил что-то вроде гуляша или телячьих мозгов, обвалянных в сухариках, мое увечье вообще осталось бы не замеченным. Но на этот раз на второе были жареные голуби, мясо которых требовалось отгрызать от косточек, так что когда Вулф покончил с шестым, а я едва управился с первым, он недовольно спросил:

— Какого черта! Что с тобой приключилось?

— Ничего особенного. А что?

— Ты же не ешь, а… клюешь.

— Да. Сломана челюсть. С наилучшими пожеланиями от Энн Хорн.

Вулф вытаращил глаза.

— Как? Женщина сломала тебе челюсть?

— Извините, ведь мы не допускаем никаких посторонних разговоров во время еды. Позднее я все вам расскажу.

Я действительно все ему рассказал после обеда в кабинете, а затем занялся одним небольшим дельцем, которое не давало мне покоя. Еще до ленча Вулф поручил мне позвонить Солу Пензеру и срочно вызвать его