плотно пригнаны друг к другу, что между ними не просунешь и булавку. В небольшой пирамиде Униса стены подземных помещений украшены иероглифическими надписями, которые занимают несколько десятков квадратных метров; их краски — синяя и золотая — до сих пор не потускнели А если мы поднимемся над пирамидами на вертолете, то воочию убедимся, что некогда они были обнесены оградой и окружены просторными храмами; стена вокруг пирамиды Джосера, отрытая часть которой сверкает белизной, а доныне не откопанная, смутно вырисовывается в наносах песка, огораживала пространство площадью в пятнадцать тысяч квадратных метров. Знакомство с геодезическим планом пирамид в Гизе показывает, что они, вне всякого сомнения, имеют единое направление осей и строго сориентированы по сторонам света; самое значительное отклонение от истинного севера не превышает и десятой доли градуса. А ведь известно, что в эпоху пирамид египтяне не знали компаса. Не знали ни полиспастов, ни подъемных кранов, ни даже железных инструментов…
Все это поражает: поражает и человека той поры, когда верили, что Луна — это божество, и человека, который с помощью телевидения наблюдал за высадкой своего собрата на Луну. У подножия пирамид ощущаешь присутствие теней древних египтян: приказавших их построить, проектировавших и возводивших их. И разве не увлекательно проследить судьбы тех, кто открыл для нас эти пирамиды, кто изучил их, пользуясь средствами современной науки, кто разгадал их тайны?!
В наши дни наверняка выходят более нужные и актуальные сочинения, чем книга о египетских пирамидах, одна из многих сотен, написанных на эту тему. И все же, как я смею надеяться, эта книга окажется небезынтересной для читателя, хотя она не затрагивает актуальных проблем современности и полету фантазии предпочитает факты.
I. КАМЕННЫЕ ДИВА НА НИЛЕ
Глава I
ЕВРОПА УЗНАЕТ О ПИРАМИДАХ
Разумеется, египтяне давно привыкли к своим пирамидам, так же как китайцы к Великой стене или ацтеки к теокалли.[2] Но европейцам предстояло их открыть, подобно тому как Марко Поло открыл для них Китай, а Кортес — Мексику, Геродот открыл для них Египет.
Всякое сравнение несовершенно: в отличие от Марко Поло Геродот не занимался торговлей (а если и занимался, то недолго и неохотно) и в отличие от Кортеса не завоевывал чужих земель. Он был историком, первым историком в Греции и во всем мире, «отцом истории», как назвал его Цицерон и как мы называем его поныне. Родом из малоазиатского Галикарнаса, в ту пору значительного греческого полиса, теперь — турецкого селения Бодрума. Примерная дата его рождения — 484 год до н. э. (возможно, несколько позже), умер в Фурии на юге Апеннинского полуострова около 425 года до н. э. В молодости притязал на видную политическую роль и, хотя по происхождению был аристократ, участвовал в заговоре против местного тирана Лигдамида, державшегося у власти с помощью персов. Заговорщиков постигла неудача. После казни вождей заговора (среди них был и дядя Геродота Паниасид, довольно известный поэт) Геродоту пришлось отправиться в изгнание на остров Самос. Когда же наконец тирания и Галикарнасе пала, он вернулся домой, по к политической деятельности уже не возвратился, а посвятил себя занятию, которому, насколько известно, до него никто себя не посвящал. «…Чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности…»,[3] он решил их записать. Так возникли девять книг его «Истории».
Хотя Геродот был всего лишь первым историком, он понимал, что исторические события нельзя описывать без знания страны, где они разыгрывались. Кроме того, он придерживался мнения, что историю необходимо писать живо и занимательно. Многие его последователи об этом забывали (и забывают поныне), но не это главное. Гораздо важнее, что он считал нужным не только пересказывать исторические события, но и размышлять о них, пытаться их понять и истолковать, найти в прошлом объяснение настоящего и грядущего. В своем труде Геродот основывался на том, что греки называли теорией и что в изначальном смысле значило «наблюдение», «познание». Он старался использовать все доступные ему источники, начиная с древних легенд и мифов и кончая официальными документами и рассказами очевидцев, причем отделял действительные события от забавных историй, истинные факты от фикций, хотя все записывал с равным усердием. Особенно критически относился он к рассказам местных информаторов, с которыми разговаривал с помощью переводчиков. Следуя совету Гераклита из Милета, он более доверял своим глазам, нежели ушам. «Я обязан передать, что об этом говорят, по не обязан всему верить, — неоднократно повторяет он в разных формулировках, — и это относится ко всему моему повествованию». Тем не менее многие страницы его книг современный историк прочтет со снисходительной улыбкой и предложит включить их в антологию старинных легенд и анекдотов — с тех давних времен историческая наука все же несколько ушла вперед.
В поисках источников Геродот, можно сказать, обошел (именно обошел, а не объехал) полсвета, оставив позади огромные расстояния, даже по нашим масштабам. Прежде всего — Малую Азию от Эгейского моря до Евфрата и от Черного моря до Левантинского,[4] прибрежные города нынешней Сирии, весьма вероятно, Крым, древнюю Вавилонию, включая сам Вавилон и часть Ассирии, греческие полисы в теперешней Ливии и Южной Италии, разумеется, и саму Грецию, где довольно долго жил в Афинах. Около 450 года до н. э., то есть еще до появления в Афинах, он посетил Египет. Прошел от устья Нила, где тогда не было и следов нынешних Александрии и Порт-Саида, до острова Элефантина близ Асуана. В ту пору там находилась последняя египетская пограничная крепость, точнее сказать, самая южная база персидской армии, поскольку в 525 году до н. э. Египет был насильственно присоединен к державе персов.
На Геродота Египет произвел огромное впечатление, более чем любая другая из виденных им стран. Историк восхищался проявлявшейся буквально во всем древней культурой, тщательно возделанными полями со множеством оросительных каналов, большим нильским флотом, обилием животных и рыб, климатом, пристрастием населения к чистоте. Но кое-что его изумляло, и более всего — обожествление животных и мумифнцирование мертвых. Ни разу Геродот не назвал египтян варварами; он отзывался о них так: «Египтяне — самые богобоязненные люди из всех… Что до самих египтян, то жители пригодной для земледелия части страны больше всех сохраняют память [о прошлом своей земли] и потому разбираются в истории своей страны лучше всех людей, с которыми мне приходилось общаться в моих странствиях».[5] Однако это не мешало ему не соглашаться с некоторыми полученными от них сведениями. «Что до истоков Нила, то никто из египтян, ливийцев или эллинов, с которыми мне приходилось иметь дело, не мог ничего мне сообщить об этом, кроме храмового писца и управителя храмовым имуществом Афины (так он перевел на греческий название храма египетской богини Хатор. — В. З.) в египетском городе Саисе. Но, как мне кажется, он шутил…».[6]
Более всего восхищался Геродот египетскими постройками, и в первую очередь, разумеется, пирамидами. Но выше их он почитал гигантский дворец с 1500 подземными и столькими же наземными помещениями, который он назвал лабиринтом (в нынешнем Фаюмском оазисе). «Я видел этот лабиринт: он выше всякого описания. Ведь если бы собрать все стены и великие сооружения, воздвигнутые эллинами, то в общем оказалось бы, что на них затрачено меньше труда и денежных средств, чем на один этот лабиринт. А между тем храмы в Эфесе и на Самосе—весьма замечательны. Конечно, пирамиды — это огромные сооружения, и каждая из них по величине стоит многих творений [эллинского строительного искусства], вместе взятых, хотя и они также велики. Однако лабиринт превосходит [размерами] и эти пирамиды».[7] И это еще не все.
«Как ни поразителен этот лабиринт своей грандиозностью, но еще большее удивление вызывает так называемое Меридово озеро, на берегу которого он стоит. Окружность этого Меридова озера составляет 3600 стадий, или 60 схенов, т. е. как раз равняется длине всей прибрежной полосы Египта […] А то, что оно
