жизни. Но он не двигался с места, и вот уже Фалина скрылась в голом, черном кустарнике…

Долго стоял Бемби на краю оврага, неотрывно глядя вдаль.

И вдруг ударил гром.

Бемби весь подобрался. Гром прогремел по эту сторону оврага, не очень близко, но и не очень далеко. Затем еще и еще.

В несколько скачков Бемби достиг чащи и прислушался.

Тишина. Тогда он осторожно двинулся к дому. Старый поджидал его возле ствола поверженного бука.

— Ты слышал? — спросил старый вождь.

— Да, — ответил Бемби, — трижды гремел гром. Он в лесу.

— Он в лесу, — с каким-то странным выражением повторил старый вождь. — И мы должны идти…

— Куда?.. — вырвалось у Бемби. Он не представлял себе лучшего укрытия, чем глубокая пещера под стволом поверженного бука.

— Туда, — сказал старый вождь тяжелым голосом. — Туда, где находится Он.

Бемби вздрогнул.

— Не бойся, — продолжал старый вождь, — сейчас ты можешь идти к Нему без опаски. Я рад, что могу повести тебя туда, прежде… — голос его будто споткнулся, но он овладел собой и твердо закончил, — прежде чем мы расстанемся навсегда.

И тут Бемби словно впервые увидел, как одряхлел старый вождь. Голова его стала белее снега, лицо исхудало, в прекрасных больших глазах погас глубокий блеск, они приобрели усталый, зеленоватый оттенок.

Они отошли совсем недалеко от своего убежища, когда в ноздри им ударил знакомый едкий запах — вечная угроза, вечный ужас.

Бемби остановился, но старый вождь шел дальше, навстречу запаху, и Бемби нерешительно последовал за ним. Все более тяжкими волнами набегал этот возбуждающий, раздражающий запах. Он заглушил уже все остальные запахи леса, он закладывал нос и глотку, так что нельзя было продохнуть. Необоримый позыв к бегству засосал под сердцем у Бемби, голова затуманилась, все жилы напряглись, и, не надеясь на себя, Бемби теснее прижался к старому вождю. Но тот безостановочно шел вперед.

— Здесь! — сказал старый вождь и ступил в сторону.

В поломанном кустарнике, на взрыхленном снегу, навзничь простерся Он. Страх, перед которым меркли все иные когда-либо испытанные страхи, охватил Бемби. Давно подавляемое стремление к бегству рванулось наружу стремительным скачком.

— Стой! — услышал он грозный оклик, оглянулся и увидел, что старый вождь спокойно стоит подле Него, по-прежнему простертого на земле.

Вне себя от изумления, Бемби замер, затем, охваченный безграничным любопытством и ожиданием чего-то необыкновенного, медленно приблизился к старому вождю.

Он лежал, обратив к небу бледное, голое лицо, Его шляпа валялась поодаль на снегу, и Бемби, не имевший понятия о том, что такое шляпа, решил, что Его страшная голова раскололась надвое.

На обнаженной шее браконьера зияла рана, напоминавшая маленький красный рот. Кровь еще стекала из раны в темную жижу подтаявшего снега.

— Вот мы стоим здесь, — тихо сказал старый вождь, — стоим рядом с Ним… Где же его хваленое всемогущество?

Бемби смотрел на лежавшего, чей стан, чьи члены, чья кожа казались ему загадочными и неуязвимыми, смотрел на Его потухшие глаза и не понимал ничего.

— Бемби, — сказал старый вождь, — помнишь ли ты, что говорил о Нем Гобо, что говорила собака и чему слепо верят все обитатели леса?.. Помнишь ли ты?

— Да… — чуть слышно прошептал Бемби.

— Теперь ты видишь, Бемби, — продолжал старый вождь, — видишь собственными глазами, что Он вовсе не всемогущ, как утверждают лесные братья. Он такой же, как и все мы. Он знает и страх, и нужду, и страдание, и смерть. Грозный и неустрашимый идет Он против нас, и Он же, бездыханный, лежит на земле… Так почему же трепещут все перед Ним? У Него нет таких сильных ног, как у нас, у Него нет ни крыльев сокола, ни ловкости ласки, ни зубов лисицы, и все же Он стал самым сильным из всех. Ибо Он — великий борец! Мы, олени, никого не убиваем, но мы должны сравняться с Ним в силе и упорстве жизни. Мы должны жить, сколько бы ни насылал Он на нас смерть. Мы должны множить, охранять, длить наш кроткий и упрямый род, должны защищать свою жизнь и жизнь своих близких, помогать друг другу и лесным братьям нашим против Него. Мы должны быть чуткими, бдительными, осторожными, ловкими, находчивыми, неуловимыми, но никогда — трусливыми. Таков великий закон жизни. Понял ли ты меня, дитя мое?..

— Да, — тихо ответил Бемби. — Закон жизни — это борьба.

Старый наклонил седую голову, и взгляд его в последний раз сверкнул былым темным огнем.

— Тогда я покину тебя со спокойной душой…

Медленно побрели они вспять. У высокого ясеня старый вождь остановился.

— Не ходи за мной дальше, Бемби, — сказал он спокойно и властно. — Мои дни сочтены, мне осталось лишь подыскать место, где я встречу свой конец.

— Позволь мне… — дрогнувшим голосом начал Бемби.

Но старый вождь прервал его.

— Нет, — сказал он твердо, — здесь мы расстанемся. Каждый должен в одиночестве встречать свой последний час. Прощай, мой сын… я очень любил тебя.

…Этот летний день родился прямо с рассветом, не было ни утренних сумерек, ни утренней прохлады, ни тихого ветерка. Казалось, солнце поторопилось с восходом; едва погасли ночные светила, оно разожгло свой гигантский костер, жарким пламенем охвативший все небо.

Туман, устилавший поляну, запутавшийся в ветвях кустарников, испарился в единый миг, земля лежала сухая, пыля из трещин золотистым прахом. Но в лесу по раннему часу еще царила тишина. Лишь слышался хохоток дятла да неумолчно ворковали неутомимые в нежности голуби.

Бемби стоял на маленькой укрытой лужайке, выкроившей себе местечко в непроходимой, глухой чаще. Над его головой в луче солнца плясал и кружился комариный рой.

Тихое жужжание донеслось из листвы орешника, приблизилось, и рядом с Бемби пролетел большой майский жук. Пронизав комариный рой, он поднимался все выше и выше к маковкам деревьев, где он привык отсыпаться до самого вечера. Его роговицы остренько торчали, его крылышки звенели. Раздавшийся комариный рой вновь сомкнулся за ним.

Но еще некоторое время в перехвате солнечного луча сверкало его золотисто-коричневое тельце, опутанное стеклянным сверком крылышек.

Проводив взглядом майского жука, Бемби двинулся дальше.

— Вы знаете, кто это? — взволнованно гудели комары, роясь почти над самой его короной.

— Это старый вождь, — говорили одни. А другие добавляли:

— Все его родичи давно умерли, а он все живет и живет.

— Сколько же ему лет? — полюбопытствовал крошечный комарик.

— Это трудно сказать, — ответил взрослый комар. — Олени живут долго, чуть не целый век. Возможно, они тридцать, сорок раз видят солнце… Наша жизнь тоже длится немало, но мы видим день лишь однажды или дважды.

— А старый вождь? — спросил комарик.

— Он пережил всех своих. Вероятно, он стар, как мир… Он столько видел, столько испытал, что это невозможно представить себе.

'Комариные песни, — подумал Бемби, — комариные сказки'.

Нежный, боязливый клич достиг его уха.

Бемби прислушался и пошел напролом сквозь густую заросль, совсем тихо, совсем беззвучно, — это давно уже стало его привычкой.