Константин просыпался тяжело. С вечера было не просто выпито — выпито более чем изрядно. Уж слишком он расстроился увиденным накануне в квартире Соломатова, когда пришел сообщить о трагедии вдове Михаила. Вдова, мать ее растак-перетак… Берегиня… В самом деле, как тут было не расстроиться… Да и просто по-человечески расслабился после напряжения предыдущих нескольких дней: ведь с момента, когда его в бане отыскал дежурный, чтобы передать приказ лететь к перевалу, где расстреляли генеральскую колонну, Калюжный все время находился под гнетом сильной нервной нагрузки. И чем можно снять его, это напряжение? Только доброй порцией спиртного, да женской лаской.

Лаской… Уж чего-чего, а этого вчера было более чем достаточно.

…Первое, что, продравшись сквозь муку просыпания, он ощутил, это приятная тяжесть на плече. Верушка-лапушка еще спала, тихонько посапывая во сне. Она вообще всегда спала тихо, как мышка… Хотя, впрочем, откуда знать Калюжному, как спят мышки на мужском плече?

Странно, право слово, — невпопад, с нежностью подумал Константин (мысли в похмельной голове ворочались тяжело, словно булыжники). Вроде бы как будто всем должны быть сплошные неудобства: у мужчины затекает рука и немеет плечо, женская головка покоится не на мягкой подушке, а на жесткой плоти — а обоим приятно, что они спят обнявшись…

И все же… Супруги практически никогда не спят обнявшись — разве что по молодости. Вот такой вот парадокс. Часто бывает, что кто-то один из супругов мечтал бы об этом — но только другой, увы… В конце концов, у каждого человека свои взгляды на супружеские взаимоотношения, но только Константин вспомнил свою бывшую жену: она предпочитала спать не то что на плече мужа — вообще на другой кровати, под отдельным одеялом, не говоря уже о подушках. Наверное, это закономерно, что жены охладевают к мужьям. Или мужья к женам… Пусть даже не охладевают — просто нужды в обоюдных ласках у них возникает меньше.

…Калюжный осторожно высвободился от тонкой ручки, обнимавшей его. Уселся на диване. Покосился на стоящую в этой же единственной комнате (ох уж эти однокомнатные квартирки — никакой личной жизни!) соседнюю кровать, где спал сынишка Веры, его тезка, Костик. Он, Константин-старший, всегда испытывал неловкость, когда вот так просыпался. Хоть бы ширма какая-нибудь здесь стояла, что ли, создавала бы хоть видимость отгороженности от ребенка… С вечера вроде бы ему бывало все равно, а по утрам перед парнишкой комплексовал: каково тому было видеть его, изредка появляющегося здесь и ночующего с мамой…

Ночующего с мамой… Мысль тяжело переползла во вчерашний день, когда Константин побывал у жены (вдовы) Михаила… Любопытно, тот, который вчера прятался у нее в комнате, испытывал неловкость перед покойным потом, позднее, когда узнал, что в то время, когда он возлежал в чужой семейной постели, человек, которому по праву должно принадлежать это ложе, уже пребывает в морге?..

Тьфу ты, черт, ерунда какая-то лезет с утра в голову… Кому какая разница, в самом деле, кто, когда и за что испытывает неловкость и угрызения совести за те действия, которые он уже произвел, будучи не в силах заранее просчитать их последствия?.. Что только утром не придумается.

Калюжный поднялся, потащился на кухню. Впрочем, какая это кухня — крохотная кухонька. На столике стояла недопитая бутылка сухого вина. Эх, поставили бы ее с вечера в холодильник — цены бы ей сейчас не было! Но — увы!.. Тоже, к слову, с вечера не просчитал ситуацию…

Константин влил ее в себя прямо из горлышка. Теплое выдохшееся вино безвкусно провалилось в желудок. Гадость!

Кофейку — вот что сейчас нужно! Он щелкнул клавишей стоявшего на холодильнике электрочайника и побрел в туалет. Санузел здесь совмещенный, так что заодно можно будет умыться и побриться. Тогда уж точно полегчает. Тоже, кстати, непонятно, почему это так, однако ведь и в самом деле для мужчины бритье — но только станком, а не электробритвой — сродни физзарядке: бодрит и освежает.

…Вот же зараза такая: чем лучше с вечера, тем хуже утром. Не Калюжный открыл эту закономерность, но кто-то до него придумал хорошо… Эх, Мишку бы сейчас взять, да и по пивку!.. Только тому уже не до пива. Ему в морге сейчас вообще все по барабану!.. И насквозь промороженная голова не гудит…

Когда Костя, умывшийся и побрившийся, вышел в единственную комнату, Вера и ее сын еще спали. Телевизор и приемник включать нельзя — в крошечной квартирке это было бы сродни будильнику. Пусть поспят, великодушно подумал Константин, не всем же подниматься не свет — не заря!

Однако и не сидеть же просто так.

Не зная, чем себя занять, Константин решил что-нибудь почитать. Даже не то чтобы почитать, а просто полистать какую-нибудь книжку. Причем, желательно с иллюстрациями. Вроде как ни к чему не обязывает, и в то же время вроде как при деле… Он осторожно открыл створку книжного шкафа, намереваясь взять какой-нибудь томик. И тут увидел несколько поздравительных открыток, лежащих отдельной стопочкой. Интересно, кто это, в связи с каким событием и что ей желает…

Все открытки были подписаны по разным поводам, мужской рукой, причем, насколько, не слишком обольщаясь по поводу своих графологических познаний, оценил Константин, одной рукой.

Первая была совсем короткой.

Интересно, с чем же это ее поздравляли? Явно, что не с днем рождения — день рождения у нее где- то летом… А, наверное, с 8-м марта, действительно в это время и хмуро, и тоскливо… Особенно здесь, в Москве.

И кто это ее любит? На кого столь прозрачный намек?

Калюжный взял другую открытку. И сразу вспомнил, когда на самом деле день рождения подруги.