находился в одном помещении — или даже на одном этаже — с этой тяжело дышащей гравитационной бомбой, укутанной в подбитый войлоком жилет, действовало ему на нервы.
— Подлинное мастерство, — сказал он.
— Да, но прислушайся к нему, Гарри. Это ужасное клацанье. И эти
— Просто вентили, леди Би, они настроены на новый, на усиленный поток.
— Подожди меня!
На кухне Кит сказал:
— Вы, леди Би, проведете в Югославии потрясающее время. Что? Вы не уверены? Да я же
Кит мельком подумал о той рекламном брошюрке, которую состряпал с одним приятелем в биржевой конторе неподалеку от Хэрроу-роуд: отель, отстроенный наполовину и наполовину же сгнивший; тень заброшенной фабрики; загаженное побережье.
— Кто его знает, — сказал он, — может, вы познакомитесь там с каким-нибудь милым человеком.
— Гарри!
— Нет-нет, не спорьте. Потому что вы милая пожилая дама, леди Би. Именно так. Не то что моя матушка. И вот что я вам скажу: в пятницу утром я отвезу вас в аэропорт. Да уймитесь вы. Нет ничего проще. Ну, значит, тогда и увидимся. А если возникнут какие-то проблемы, то, леди Би, вы знаете, что делать. Чуть что, просто покличьте Кита… Гарри, имею я в виду.
Кит отобедал в «Амритсаре», а потом вернулся в «Черный Крест» и на протяжении одиннадцати часов метал дротики.
До крайности прагматичный в отношении большинства вещей, Кит был убежденным романтиком, когда дело касалось дротиков… Представлялось ему нечто вроде вот чего. Дом в Туикенхэме или поблизости; в окрестностях Туикенхэма. Птичник. Разбить парк для жены и дочки. Держать борзых. Быть у всех на слуху. Фигурировать в планах парламентского уполномоченного по Англии: коль сердце мое выскочит, нет страха — его удержит Англии рубаха. Стать послом по делам спорта, заботиться о репутации игры. Дать раза каждой девице, что повстречается за стойкой, по всей Британии: ни одна посетительница пабов на свете не устоит перед прославленным дартистом, перед этакой личностью. Ездить в Скандинавию, Австралию, Канаду, Штаты. Построить персональную видеотеку, записать на видео все свои победы. Выступать на телевидении, стать лицом, знакомым миллионам. На ТВ, вот именно. ТВ. ТВ…
Ранее этим же летом, заканчивая заполнять (с мукой и неимоверными затруднениями) заявку на участие в «Душерских Лучниках-Чемпионах», состязаниях на выбывание, которые проводятся между пабами и в которых он теперь так удачно выступал, Кит несколько дней страдальчески раздумывал над графою «ХОББИ». Он хотел было вписать туда:
И это было правдой, никак не меньше. Он очень много смотрел телевизор, всегда это делал, годы и годы, целые эры ТВ. Елы-палы, ну не жег ли Кит эту трубку! А трубка жгла его, облучала его, и катоды ее потрескивали, точно рак. «ТВ, — думал он. — Современная реальность. Мир». Это мир ТВ рассказывал ему о том, что такое мир. Как воздействует время, проведенное перед экраном ТВ, на современную личность, на личность вроде Кита? То, что он отказался бы от посещения Лувра или Прадо ради десяти минут наедине с каталогом дамского белья, — это, пожалуй, было просто его личной причудой. Но ТВ являлось к Киту так же, как и ко всем остальным; и у него не было ничего, решительно ничего, что позволило бы не допустить его к себе. Он не мог ни сортировать его, ни фильтровать. Потому-то он считал ТВ настоящим… Конечно, кое-что в нем и
Через несколько дней после их первой встречи образ Николь Сикс начал воздействовать на сознание Кита. Он воздействовал на него, как телевидение. Кит часто о ней думал — когда изучал витрины магазинов на Оксфорд-стрит, когда в последние мгновения перед сном пытался собрать воедино разрозненные свои побуждения, когда кончал с Триш Шёрт. Хотя многие из этих мыслей были откровенно порнографическими (но — классное порно, знаете ли, не то, что та муть, какую вам обычно удается достать), далеко не все они были таковыми. То он видел себя в зашнурованных плавках, сидящим в шезлонге рядом с персональным бассейном, хмурясь над балансовым бланком, а Николь, в бикини и на высоких каблуках, приносила ему выпивку и ласково ерошила его волосы. «Лос-Анджелес, не иначе», — шептал он. Или — Кит в смокинге, в патио, где-то в пригороде Палермо: стеклянный стол, свечи и она, в облегающем платье. Международный антрепренер с широкими деловыми интересами. Спасен, от горестей избавлен. По другую сторону экрана. Куда все-таки могли привести его успехи в любимой игре. Куда он стремился и душой, и телом. Он выждал немного, а потом позвонил ей.
Когда он вышел из «Черного Креста», все вокруг было словно бы отмечено усердным, целеустремленным спокойствием. Снаружи все еще царил день; по расклешенным брюкам Кита, пока он шагал к своему тяжелому «кавалеру», перекатывались этакие величественные валы. Упрямо выпячивая сжатые губы, он пролагал себе путь по улицам, поток транспорта на которых вдвое превышал их пропускную способность.
По правде сказать, Кит был недоволен. Ему совсем не понравилось, как звучал ее голос по телефону. Слабый этот голосок, быть может, всего лишь транжирил его драгоценное время. Или притворялся равнодушным. Но это ничего. Ни одна женщина на свете не могла быть равнодушнее Кита — Кита, чья бездумность была поистине необычайной. Просто-таки чудесной. Взять хотя бы его манеру опаздывать. Кит всегда опаздывал на свидания, особенно на первые. А если у него имелось что-то в запасе, он редко когда появлялся вообще.
«Приеду прямо сейчас», — сказал ей Кит. Теперь же он основательно припарковался на Кэткарт-роуд, возле «Восстания Сипаев». Сидя за обычным своим столиком, Кит поедал