– Поверь мне, это «спасение» выйдет тебе боком. Судороги прошли или все так же подергивает?

– Прошли, похоже. Да, сейчас намного лучше.

– А галлюцинации?

– Все так же.

Здесь идет речь о вещах не столь ужасных, как может показаться со стороны. В той или иной форме судорожные подергивания случаются почти у каждого: в тот момент, когда вы впадаете в дрему или засыпаете, ваши ноги конвульсивно выпрямляются, чему зачастую сопутствует короткий сон: будто вы споткнулись обо что-то или нога не нащупала нижнюю ступеньку лестницы. Во многих случаях судороги носят более выраженный характер: у человека сводит все мышцы тела, включая лицевые, и происходит до десяти, а то и больше подергиваний, прежде чем вы окончательно достигнете состояния сна или же оставите попытки заснуть.

Судорожные спазмы с таким уровнем интенсивности неразрывно связаны с гипнагогическими (сопровождающими начальную стадию сна) галлюцинациями, которые предшествуют мышечным спазмам и отмечаются тогда, когда субъект находится скорее в бодрствующем состоянии, чем в сонном, или даже полностью бодрствует, но его глаза закрыты. Это не сновидения. Их можно определить как видения, не имеющие четкого содержания, с размытым качеством изображения. Наиболее близкой (или наименее удаленной) параллелью будет сравнение с тем, что происходит у людей, у которых в течение нескольких часов перед глазами стояла одна и та же картина (вид, варьирующийся лишь в каких-то ограниченных пределах, как бывает при езде на машине) и которые, закрывая ночью глаза, обнаруживают, что размытое подобие той же самой картины, виденной ими в течение долгого времени, развертывается на внутренней стороне век. На деле все куда сложнее. В галлюцинациях полностью отсутствует такой элемент, как глубина кадра; что касается заднего плана, он или скуден, или его нет как такового. Участок стены, угол камина, появившийся и тут же исчезнувший стул или стол – это самое большее, что удастся разглядеть, и дело происходит всегда внутри помещения, если вообще что-то происходит. Что еще важнее, в этих галлюцинациях вам являются неизменно только вымышленные, так сказать, персонажи. Никогда не появится кто-либо из хорошо знакомых людей.

Образы в целом имеют человеческие очертания. Из темноты выплывает лицо, или же лицо вкупе с шеей и плечами, или часть лица, или нечто с трудом поддающееся описанию, но напоминающее в большей степени лицо, а не что-либо другое, при этом лицо как бы медленно плывет или меняет свое выражение. Столь же часто мысленному взору являются другие части тела: ягодица с бедром, бюст, нога. В моем случае видения предстают преимущественно в обнаженном виде, но это, возможно, следствие моих сексуальных склонностей, а не характерная особенность описываемого недуга. Странные искажения и дополнительные детали, которые в большинстве случаев сопутствуют узнаваемым обнаженным формам, имеют свойство умалять эротическое содержание последних. Лично меня не приводит в сексуальное возбуждение грудь, разделенная на дольки, как очищенный апельсин, или женские бедра, которые сходятся и срастаются в одно раздутое колено.

В связи со всем вышесказанным напрашивается вывод, что гипнагогический делирий – это нечто страшное. В какой-то степени так оно и есть, но (если говорить обо мне) галерея образов, зачастую фантастических и загадочных, не имеет свойства внушать ужас. Но, будто в противовес тем случаям, когда ничем не примечательный профиль вдруг разворачивается к вам лицом и прожигает вас безумным взглядом, полным ярости, или теряет человеческие черты, запоминаются и более редкие моменты, когда в ореоле мягкого желтого света является отчетливый образ чего-то прекрасного, выплывает и потом растворяется, превращаясь в ничто, в воспоминание об исчезнувшей фантазии. Самое неприятное в этих видениях – ожидание судорог и подергиваний, тех толчков, в результате коих наступает полное пробуждение и бессонница, которую эти толчки однозначно предвещают.

Я несколько забежал вперед в преддверии разговора на эту тему, которой Джек уже коснулся, беседуя со мной в баре, куда к тому моменту начали перекочевывать из большого зала первые посетители, закончившие обедать, и стали прибывать клиенты из других окрестных ресторанчиков, решившие провести вторую половину вечера в нашем заведении. Я сказал Джеку:

– Полагаю, сейчас ты поведаешь мне, что все эти напасти происходят из-за злоупотребления спиртным.

– По крайней мере, эти вещи очень связаны между собой.

– Прошлый раз, когда мы обсуждали этот вопрос, ты говорил, что увлечение алкоголем может привести к эпилепсии. Но ведь нельзя нажить себе одновременно и то, и другое.

– Почему бы и нет, если в основе одна и та же причина. В любом случае вопрос об эпилепсии – очень тонкая штука. Я не могу гарантировать, что у тебя никогда в жизни не будет эпилептического припадка или что ты никогда не сломаешь ногу; но я берусь утверждать, что в данный момент никаких симптомов эпилепсии у тебя не наблюдается. Однако должен сообщить тебе еще кое-что, а именно: во всем этом кроется нечто более сложное, чем просто зависимость между твоими выпивками и твоими судорожными подергиваниями. Стресс. Все дело в стрессе.

– Спиртное снимает все стрессы.

– Поначалу. Послушай, Морис, только давай без этого. Ты двадцать лет не расстаешься с бутылкой, так что не мне читать тебе лекции о порочном круге, и как люди опускаются шаг за шагом до самой последней стадии, и все такое прочее. Я же не требую от тебя полностью отказаться от спиртного. Это было бы совсем глупо. Чуть сбавь свою дозу. Старайся продержаться до вечера без крепких напитков. И начать желательно как можно скорее, если ты вообще собираешься дотянуть до шестидесяти. Ладно, оставим эту тему на сегодня, – мне совсем не хочется, чтобы ты сейчас сидел за столом, как костлявая на пиру. Пойди-ка опрокинь стаканчик своего любимого, потом пробегись между столиками, извинись перед людьми, что там у тебя кусочки собачьего дерьма попадаются в пудинге вперемешку с почками и говядиной, а я пока развлеку разговорами наших птичек.

Примерно так, как он расписал, все дальше и происходило; в конечном итоге я освободился намного позже, чем предполагал, – по причине обстоятельного и громогласного обзора моих блюд, с которым выступил балтиморский гость, прочитавший свой доклад с такой скоростью, будто он обращался к огромной аудитории законченных дебилов. Выслушав все и ответив столь же витиеватыми фразами, я откланялся и отбыл на нашу жилую половину.

Из спальни моей дочери доносился мужской голос, бубнивший о чем-то авторитетно и отчасти брюзгливо, с сильным центральноевропейским акцентом. Тринадцатилетняя Эми, худенькая и бледненькая, сидела на кровати, наклонившись вперед, поставив локти на колени и подперев голову руками. Окружающие предметы говорили более чем красноречиво о ее возрасте и интересах: цветные фотографии певцов и актеров, вырезанные из журналов и прилепленные к стене клейкой лентой, простенький проигрыватель в розовом пластмассовом корпусе, пластинки и их кричаще-яркие конверты, причем первые, как правило, отдельно от вторых, разбросанная одежда, которая кажется слишком узкой для той или иной