Эта запись занимала почти всю правую страницу дневника. Когда я перевернул лист, обнаружилось, что там больше ничего нет, остальные двадцать – тридцать страниц блокнота чистые. Я налил себе виски и стал размышлять.
Итак, ранее я уже сделал вывод о том, что Торнтону не случилось повидать то, что я обнаружил в лесу на холмах за своей гостиницей, поэтому ему абсолютно ничего не говорили ссылки на лесную чащу в самом конце дневника. И он, должно быть, посчитал первую цель Андерхилла чем-то настолько туманным, пустой похвальбой или, возможно, бредом, что даже не счел необходимым упомянуть о ней в своей книге. Что касается второй цели, Торнтону, опять же в отличие от меня, не представился случай побеседовать с привидением Андерхилла, поэтому мы и не услышали от него догадки, что эта цель имеет отношение к какой-то форме существования после смерти. Если Торнтон и установил логически характер тайника, на который делается намек в заключительном абзаце, он, без сомнения, был (как я могу с большой долей уверенности утверждать, будучи знаком с его книгой) человеком настолько набожным, что ему даже не пришло бы в голову тревожить останки отлетевшей души, пусть даже это кости такого «низкого существа», как Томас Андерхилл. У меня такого сдерживающего фактора не было, и я решил раскопать могилу, открыть гроб и посмотреть, что это за «книги и бумаги» (как сказано у Торнтона) и нет ли там еще чего-нибудь интересного.
Сидя на жестком академическом стуле наедине с дневником, я ощутил такое же чувство приподнятости и беспокойства, какое посетило меня утром перед выходом из дома – но в более сильной форме. Теперь я отчетливо сознаю, что мне не мешало бы проявить большую осмотрительность, но в ту минуту мысль об осмотрительности была явно мне ненавистна. Пока на моем горизонте не появилась Диана, у меня в течение многих лет не было ничего такого, из-за чего стоило принимать меры особой осторожности, а что касается дневника, с подобным я столкнулся вообще впервые. Может, и вправду кроется что-то за этой тайной, могущей сделать меня господином своей судьбы? В любом случае все это очень любопытно. И только один я из всех людей имел возможность раскрыть эту тайну. Не то чтобы я забыл, в какой форме осуществились угрозы, которыми Андерхилл пугал дочку вдовы Тайлер и, можно догадаться, девочку Дичфилд тоже. Надо сказать, судьба девочек каким-то образом влияла на мое стремление продолжить расследование, хотя я затруднился бы объяснить, какова их роль и насколько эта роль важна.
Кстати, если уж речь зашла о Диане… Было без двадцати пяти три, вполне хватало времени, чтобы сделать выписки с последней страницы, прибрать на столе, запереть дверь, вернуть ключ Уэ-ру, оставить записку со словами благодарности для Дуэринкса-Уильямса у привратника на входе в колледж Святого Матфея, доехать до Ройстона, переругаться в пух и прах с молодым парнем, худосочным коротышкой, который снабжал меня спиртным, и принять меры к тому, чтобы он больше никогда не пытался всучить мне товары, еще не облагавшиеся налогом, по повышенной цене, домчаться до Фарема и подобрать Диану в условленном месте, на развилке, в половине четвертого.
Точно в таком порядке следовали события. Расспросы Дианы касались главным образом тех тем, которые интересовали ее во время нашей вчерашней встречи, и в конечном итоге свелись к принципиальному вопросу: в чем же причина и как лично я объясняю, что мужчины так сильно отличаются от женщин, и, если брать в целом, почему у мужчин меньше забот. Мы еще только подъезжали к оврагу на склоне холма, а она начала уже раздеваться с похвальной поспешностью. В этот раз все произошло совсем по-другому. Я еще стаскивал брюки, а она, уже совсем голая, опустилась на землю и, разглядывая меня, лежала на спине, шевелилась, как будто укладываясь поудобнее. Как только я прижался к ней, она недвусмысленно дала понять, что на этот раз нет нужды в том, что в книгах называют предварительной игрой; надо сказать, что я даже не успел поцеловать ее, я сделал это уже после того, как действо энергично вступило в основную стадию. Казалось, мы занимаемся этим уже несколько часов, а Диана все демонстрировала неукротимую энергию. Была ли ее неутомимость естественной или напускной, я не стал задумываться в тот момент, и правильно сделал. В любом случае невозможно провести четкую границу между первым и вторым: оргазм сам по себе – это рефлекс, но все остальное, что сопровождает оргазм, рефлексом уже не назовешь (не говоря уже о тех фантазиях, до которых додумываются пары во время других стадий данного действа). Также не стал я задаваться вопросом, на самом ли деле Диана достигала высшей точки так часто, как утверждалось всем ее поведением, и достигала ли вообще. Не в моей привычке задумываться в такие моменты, и здесь я более чем прав. Загадка, душевная скрытность, отрешенность женщин, весь багаж ощущений, с которым они носятся и который жаждут переложить в мужские руки – эти и бесконечное множество более осязаемых проявлений проистекают не из второстепенного обстоятельства, что женщины вынашивают, рожают и воспитывают детей, но из факта, что у них не бывает эрекции и нет извержения семени. (И если уж мы коснулись этой темы, наличие у мужчин указанных свойств развенчивает миф о том, что во взаимоотношениях гомосексуалистов возможна роль пассивного партнера.)
Извержение семени, как это знают опытные партнерши, влечет за собой ощутимую смену мужских мыслей и настроений. Теперь, когда я лежал рядом с Дианой, мне сначала в голову пришло, что она снова демонстрировала свою непредсказуемость: вчера ничего, кроме податливости, сегодня – только решительные действия. Через пару секунд я (проявляя, наверное, снисходительность, хотя, может, и без всякой снисходительности) решил, что вчера она приложила старания к тому, чтобы не вести себя так, как ей действительно хотелось, тогда как сегодняшняя гимнастика имела целью заставить меня восхититься ее сексуальным мастерством: метаморфоза, так сказать, от невольного самолюбования к самолюбованию целенаправленному. И что с того, однако? Обе разновидности не вызвали у меня возражений.
Я высказался более или менее внятно о ее непредсказуемости, и это имело успех. Я приготовился выдать следующую партию всяческих похвал, но она опередила меня, сказав:
– Насчет твоего предложения – чтобы нам попробовать втроем в постели, тебе, мне и Джойс.
– Да?
– Я думала об этом.
– Хорошо.
– Морис…
– Что?
