он, обнимая меня скрипучей рукой за плечи и ведя в гостиную, она же кабинет, — я хочу познакомить тебя с Врон.

— Врон?

Он что, уже на роботов перешел, подумал я. Папа дернул меня за волосы, и я остановился.

— Да, Врон, — повторил он. — Будь добр, веди себя как следует.

И в моем-то произношении это имя звучит черт знает как. А у папаши трудности с буквой 'р' (небный какой-нибудь дефект, или с уздечкой не того), так что в его варианте Врон звучало еще хуже.

Все эти годы явно пошли гостиной на пользу. Теперь здесь пахло деньгами. Ребристую и прыщеватую газовую горелку, в зыбком тепле которой я натягивал школьную форму, заменила черная корзинка для яиц с имитацией угля. Вместо древнего стола, за которым я завтракал, стоял застекленный коктейль-бар с отделкой из пупырчатого пластика, тремя высокими табуретами, впечатляющей батареей сифонов и шейкеров. Врон откинулась на спинку эффектного дивана, обитого белым рубчатым вельветом. Бледная брюнетка, уютно сложена моего возраста. Где-то я ее уже видел.

— Очень рад вас видеть, — произнес я.

— Премного о вас наслышана, Джон, — отозвалась Врон.

— У нас такое счастье, — с хрипотцой проговорил папа. — Правда, красавица моя?

Врон кивнула.

— Сегодня для моей Врон особый день. Врон, покажи ему.

Врон села прямо, запахнула полы расписанного иероглифами платьица и, махнув широким рукавом, вытащила с полки кофейного столика порнографический журнал «Денди»... В чем, в чем, а уж в порнографических журналах я разбираюсь: «Денди» — издание не самой высокой пробы, ориентированное на скромные запросы и мозолистые ладони работников физического труда; типичный образец — беспутная домохозяйка или веснушчатозадая шведка, самозабвенно выкручивающаяся из типового нижнего белья.

— Присядьте, Джон, — объявила она и похлопала рядом по дивану.

Послюнив кончики пальцев, она стала листать журнал. Со вздохом, едва не кудахча от наслаждения, нашла нужный разворот и ласкающе примостила у меня на коленях. Отец тоже сел. Руки их легли мне на плечи; их перезрелые, выжидающие, такие человеческие лица оказались в дюйме от моего.

Я раскрыл журнал пошире. С правой страницы прямо на меня смотрело лицо Врон крупным планом. Горло ее пересекала надпись «Врон» — опять же в кавычках, со всей несбыточностью их экзотического посула,

— Ну давай, Джон, — услышал я ее шепот.

Я перелистнул страницу. Врон в типичных придурочных оковах и альковах, делает все то, за что этим девицам платят. Я перелистнул страницу.

— Помедленней, Джон, — услышал я ее шепот. Врон на железном стуле, локти вбок, приподнимает тяжелые груди. Врон, выгнув спину и задрав ноги, лежит на взъерошенном белом ковре. Врон распростерта на багажнике «гиены» с откидным верхом. Врон в полуприседе на зеркальном полу. Я перелистнул страницу.

— Вот, — услышал я шепот Врон.

На последнем двойном развороте Врон стояла на коленях, вскинув к аппарату перетянутый подвязками зад, глубоко проминая пурпурными ногтями кожу ягодиц. Теперь я узнал ее. Вероника; одаренная стриптизерша. Отсюда же, из «Шекспира».

Врон всхлипнула и расплакалась. Папа мужественно поглядел на меня. Если не ошибаюсь, он тоже обронил слезу-другую.

— Я... я так горжусь, — выдавила Врон.

Отец набрал полную грудь воздуха и встал с дивана. Звучно хлопнул по крышке бара.

— Розовое шампанское, — объяснил он. — Сегодня же особенный день, так? Ну хватит, Врон. Хватит, глупышка. Держи, милая, за тебя пьем. — Он снисходительно шевельнул носом. — Держи, Джон,

— Врон, Барри, — произнес я. — Будем здоровы.

Домой я поехал на «фиаско». Не считая поврежденной системы охлаждения, периодических неисправностей с тормозами и гидравликой, а также склонности резко принимать влево в самый неожиданный момент, машина в сравнительно приличном состоянии. По крайней мере, заводится она чаще, чем не заводится, в общем и целом. Сомневаюсь, чтобы Селина часто выводила «фиаско», пока я в Штатах, а Алеку Ллуэллину машина ни к чему, он круглые сутки под замком... Дорога от Пимлико до Портобелло заняла полтора часа с лишним, и когда я припарковал «фиаско» на двойной желтой линии у своей берлоги, было уже заполночь. Почему дорога заняла у меня полтора часа с лишним? Полуночная транспортная пробка. Можно подумать, час пик. Это все долбаная свадьба в королевском семействе. Почти час я проторчал в закупоренном туннеле. «Фиаско» перекалялся. Я перекалялся. Все машины были набиты иностранцами и ухмыляющимися пьяными. Горловина туннеля раздулась, как при эмфиземе, — от табачного дыма, выхлопных газов и сквернословья. Наконец мы выехали под звездный полог. Соедините точки... У Лондона сбит суточный ритм. У Лондона культурный шок. Все не то и все не так.

Когда я вошел со стаканом в руке, Селина присела в кровати.

— Чем занимаешься? — спросил я.

— Книгу читаю.

— Чего?

На коленях у нее действительно лежала «Милочка». Рядом — телепрограмма.

— И как там Барри?

— Нормально.

— Видел его новую корову? Он говорит, что собирается жениться на ней. А недавно опять приставал ко мне.

— Не приставал. И как это было?

— Он засунул голову мне под юбку.

— Что?

— Я думала, он шутит, пока он не попытался стянуть с меня зубами трусики.

— Господи Боже.

— Доктор?

— Да?

— Доктор, кажется, у меня синяк на бедре, с внутренней стороны. Не посмотрите? Бензиновый король предложил мне пятьдесят нефтедолларов за минет в лифте.

— И что ты сделала?

— Потребовала семьдесят пять. Но тогда он захотел по полной программе, и, по-моему, он слишком стиснул мое бедро. Не посмотрите, доктор?

Я сказал ей, чтобы кончала с этой докторской ерундой, и говорила по-человечески — о бензиновом короле, его нефтедолларах, о том, что он с ней сделал... На последнем издыхании она произвела звук, которого я от нее никогда еще не слышал — ритмическое подвыванье, безудержно порывистое или безнадежно умоляющее. Слышать этот звук мне доводилось, но не от Селины.

— Ты что, — негодующе сказал я (вроде, в шутку), — не придуриваешься?

Она вздрогнула и гневно вспыхнула.

— Придуриваюсь, конечно, — выпалила она.