одобрения моих скромных способностей, — вымучил Диксон.

— Пожалуй, название «Милая Англия» или нечто подобное подойдет. Не слишком академично, не слишком… не слишком… гм. Ну что, сможете набросать пару дюжин… гм-гм… я имею в виду, раскрыть тему?

— И тут мне как-то сразу стало все равно. Я сжимала пустой пузырек, точно это была сама смерть; я в некотором роде цеплялась за жизнь. Но очень скоро почувствовала ужасную усталость и разжала пальцы. Не знаю, как объяснить. И в то же время, если бы меня в этот момент взяли за плечи, встряхнули и сказали: «Не глупи, ты не уходишь — ты, наоборот, возвращаешься», — я, честное слово, стала бы предпринимать какие-нибудь посильные попытки, то есть постаралась бы «вернуться». Впрочем, тебе известно: никто меня не встряхнул и ничего подобного не сказал, и я подумала только: «Какая разница, что будет? Пусть идет как идет». Странное ощущение. — Маргарет Пил, маленького роста, худощавая, ярко накрашенная и в очках, одарила Диксона полуулыбкой. Вокруг тоже разговаривали — как минимум на полдюжины тем.

— Это хороший признак — что ты так спокойно рассказываешь, — заметил Диксон. Маргарет молчала. Диксону оставалось только продолжать: — А что потом случилось? Или ты не помнишь? Конечно, если тебе неприятно, можешь не говорить.

— Нет, отнюдь. Просто мне показалось, я тебя утомила. — Она усмехнулась, и теперь это гораздо больше походило на улыбку. — Разве Уилсон не рассказывал, как нашел меня?

— Уилсон? Сосед снизу, что ли? Рассказывал. Будто бы у тебя радио играло на всю катушку, и он пошел разобраться. Кстати, зачем тебе в такой момент радио понадобилось? — Буря, поднятая было первой частью истории, почти утихла — теперь Диксон мыслил более трезво.

Маргарет смотрела в сторону, на полупустой бар.

— Не знаю, Джеймс. Наверно, мне хотелось, чтобы моя… чтобы мой уход сопровождался каким- никаким звуком. В этой комнате всегда такая мертв… такая тишина. — Маргарет слегка поежилась и поспешно сказала: — Холодновато здесь, правда?

— Давай пересядем.

— Нет, не надо. Показалось — кто-то вошел, вот и потянуло сквозняком. О чем бишь я? Ах да. О том, что… что последовало. Наверно, я довольно быстро поняла, что происходит, где я нахожусь и так далее. И что со мной делают. Я думала: Боже милосердный, мне ведь предстоит еще столько бесконечных часов боли и слабости. Выдержу ли я? Разумеется, я так думала в моменты просветления — ты же понимаешь, что я то и дело теряла сознание. Потом выяснилось, что это хороший признак. К тому времени, когда я полностью пришла, как это, в compos mentis[3], самое страшное осталось позади — если не считать отвратительного самочувствия. Я была такая слабая, просто невыносимо слабая — ну, да ты помнишь… Правда, все со мной буквально носились. Я-то думала, у врачей и сестер хватает забот с теми, кто не по своей вине оказался прикован к постели. Помню, я очень боялась, что они заявят в полицию, что меня отвезут в больницу при полицейском участке — ты не знаешь, Джеймс, бывают такие больницы? — но нет, меня окружали сущие ангелы. Лучших людей я не встречала. А потом ты пришел меня навестить, и все случившееся стало казаться не более чем дурным сном. Ну и вид у тебя был… — Маргарет накренилась за барной стойкой, словно не в силах сдержать смех, обхватила колено. Туфля из искусственной замши соскользнула с пятки. — Точно ты присутствовал при какой-нибудь отвратительной операции. Лицо белое как полотно, глаза… Про глаза вообще не говорю… — Она тряхнула головой и, все так же смеясь, накинула кардиган на зеленое платье с огурцовым узором.

— Неужели? — переспросил Диксон. Сообщение, что выглядел он столь же скверно, сколь и чувствовал себя, странно его порадовало; в следующую секунду ему снова сделалось плохо при мысли, что предстоит задать последний обязательный вопрос. С минуту Маргарет превозносила миссис Уэлч, которая забрала ее из больницы к себе домой до полного выздоровления. Диксон слушал вполуха. Несомненно, миссис Уэлч была чрезвычайно добра к Маргарет; вдобавок она единственная из живых существ могла вызвать у Диксона симпатию к мистеру Уэлчу — в частности, когда при всех с ним спорила. Неприятно было слышать о ее доброте — от таких разговоров неприязнь к миссис Уэлч начинала требовать частичного пересмотра. Наконец Диксон изрядно отхлебнул из бокала и глухо произнес:

— Ты не обязана отвечать, если не хочешь, только… только ты ведь теперь понимаешь, каково это? В смысле ты больше не станешь даже думать о таком, не то что пытаться?

Маргарет метнула на него быстрый взгляд, словно именно этого вопроса и ждала; впрочем, Диксон не понял, довольна она или досадует. Затем Маргарет отвернулась, и Диксон заметил, как сильно ввалились у нее щеки.

— Нет, второй раз я на такое не пойду. Он стал мне безразличен; совершенно безразличен, с какой стороны ни посмотри. Мне даже глупо теперь кажется, что я из-за него это сделала.

Признание укрепило Диксона в мысли о нелепости опасений насчет нынешнего вечера.

— Вот и хорошо, — от души сказал Диксон. — А он не делал попыток как-то с тобой объясниться?

— Ага, разбежался. Даже не позвонил. Как в воду канул. Может, его и не было никогда — по крайней мере в моей жизни. Наверно, слишком занят своей пустышкой. Впрочем, для меня это не новость.

— То есть он тебе говорил?

— Еще бы. Наш мистер Кэчпоул не из тех, что ходит вокруг да около. Хочешь узнать, как именно он все подал? Изволь. «Мы с ней отправляемся на две недели в Северный Уэльс. Я подумал, надо тебе до отъезда сообщить». Подкупающая правдивость, не так ли, Джеймс? Во всех отношениях подкупающая.

И снова Маргарет отвернулась. На сей раз напряглись шейные сухожилия, проступили позвонки. Диксон запаниковал; паника усилилась от мысли, что сказать ему совершенно нечего. Словно в поисках ответа, он смотрел ей в лицо, отмечал тускло-каштановые пряди, закрывающие дужки очков, глубокую морщину — теперь она почти приблизилась к глазу (или так только казалось?) — и легкую, однако в данном ракурсе неоспоримую косоротость. Увы, эти подробности не тянули на тему для разговора. Диксон похлопал себя по карманам в поисках сигарет, однако, прежде чем он предложил Маргарет закурить и тем самым заставить изменить позу, она сама к нему обернулась, причем с улыбкой, которую Диксон с отвращением к себе определил как улыбку превосходства.

Маргарет подхватила бокал и глазом не моргнув осушила.

— Возьми мне еще пива. Время детское.

Дожидаясь, пока барменша обратит на него внимание, и забирая пенящиеся бокалы, Диксон задался сначала вопросом, за сколько еще порций ему нынче придется заплатить, а потом — почему Маргарет, имея полную лекторскую ставку (без вычетов за отсутствие на работе) так редко проставляет ему пиво. Наконец, уже совсем некстати, Диксон стал думать об утре того дня, когда Маргарет наглоталась снотворного. У него был только двухчасовой семинар в полдень, а она провела консультацию и уже в десять освободилась. Они выпили кофе (по семь пенсов за чашку) в новом процветающем ресторане и пошли в аптеку, где Маргарет в числе прочего купила роковой пузырек. Диксон накрепко запомнил, с каким выражением лица она бросила пузырек в белом бумажном свертке себе в сумку, подняла взгляд и сказала: «Я до десяти спать не лягу. Если у тебя нет более интересных занятий, может, зайдешь на часок?» Диксон обещал. Он действительно собирался зайти, но, поскольку завтрашняя лекция еще не была написана, да и перспектива пересечься с Кэчпоулом не вдохновляла, Диксон запомнил для себя, что его пригласили не до десяти, а на десять. Часов в семь пришел Кэчпоул, сказать, что порывает с Маргарет, в десять Маргарет съела целый пузырек снотворного. Будь он у нее в квартире, в тысячный раз подумал Диксон, он бы остановил ее или, если бы не успел остановить, отвез в больницу на целый час раньше Уилсона. Диксон гнал мысль о том, чем бы все кончилось, поленись Уилсон подняться к Маргарет. То, что случилось на самом деле, было много хуже самого мерзкого его утреннего предположения. А в следующий раз он увидел Маргарет уже в больнице, через неделю после попытки самоубийства.

Диксон сунул в карман восемь пенсов — сдачу с двух флоринов — и подвинул Маргарет бокал на ножке. Они сидели за дубовой барной стойкой в большой придорожной гостинице неподалеку от дома четы