Воды Стикса — вот что досталось ему, вот что заменило ему серебристый ручей. Больше ничего.

Сестрицы-наяды с плачем пряди волос поднесли в дар памятный брату. Плакали нимфы дерев — и плачущим вторила Эхо. Эхо — или же призрак Эхо, или же эхо Эхо — вторила его последним словам: Прости, прости. Увы мне, увы мне, увы мне. Не было тела нигде. Но вместо тела шафранный ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками.

Нам дают понять, что распад — угасание, усыхание — юноши нежного свершился в течение одного дня и одной ночи. В этом он отличался от его детей, детей Золотого века.

Сильвия сказала, что заскочит показать им свою новую форму. Свою новую форму — форму феминистки. И Кит подготовился к неожиданности, ибо такова уж была Сильвия. В кухне она апатичным взмахом сняла свое шерстяное пальто (стояло 15 мая 2003 года) и апатичным тоном произнесла:

— Это же смех один. — На ней были белая мини-юбка с намалеванным красным крестом святого Георгия, блузка без рукавов с надписью «шлюха», напечатанной поперек груди, плюс несколько ювелирных изделий (съемных) в пупке, в нижней губе и в обеих ноздрях. — Дольше шести месяцев это не продержится. Но вообще это просто смех один.

— Надеюсь, это смывается.

— Ну что ты, мам, конечно смывается. Ты что, думаешь, я так и буду ходить в девяносто лет — все бедра в змейках? У нас сегодня вылазка по стрип-клубам. С сестрами. Мы все так раскрасились. Надеюсь, ты мной гордишься.

Перед тем как уйти, она задала Киту один вопрос — о том, как он узнал про птичек и пчелок.

— Э, мало-помалу. И в разных версиях. Маленький засранец в школе, который меня до смерти напугал. Потом Николас. Потом урок биологии. Пока мы анатомировали червя.

— А знаешь, как я получила сексуальное образование? Как его получили Нат с Гасом? Как его получат Изабель с Хлоей? Мы — порнюки.

— Нельзя ли как-нибуль облагородить «порнюков», Сильвия?.. Как насчет «порноиков»?

— Ладно. Порноики. Да, это неплохо. Скорее похоже на «параноиков». А когда у тебя новый парень, так оно и бывает. Превращаешься в параноика, когда думаешь, до какой степени порноиком окажется он. Знаешь, пап, мы — пауки мировой паутины. Все, что мы знаем, пришло к нам из безграничной пошлости. Ему лучше, мам, тебе не кажется? Папе немножко получше.

Когда-то он ими восхищался, но теперь Кит не знал, как он относится к паукам. Пауки едят мух; а мухи едят дерьмо. И если ты — хоть в каком-нибудь смысле — то, что ты ешь, если ты — то, что ты потребляешь каждый день, тогда кто такие пауки?

И все-таки пауки — живые, а мухи — нет, непонятно почему. Кит по-прежнему считал, что убить муху — акт творческий, потому что муха — пятнышко смерти. Маленький череп и кости, маленький веселый роджер. Вооруженный участник движения за выживание с лицом-противогазом — хотя, пожалуй, не тут, в Лондоне, в двадцать первом веке. Пока имелся лишь один пример — когда муха зарычала на него, сидя на пятачке птичьего дерьма на садовой дорожке, и пустила в ход свои присоски, и встала на защиту своих прав, и просто взяла и зарычала на него через пелену дождя.