патроны, широкие замшевые с застежками до колен штаны, запрятанные в ботфорты, а каблуки сапог были украшены невероятными шпорами, с колесиками величиной чуть ли не с чайное блюдечко. Сашем этот не был индейцем, в чем нетрудно было убедиться с первого же взгляда; больше того, тонкие, красивые и живые черты его лица говорили о чистоте испанского происхождения.

Дон Хосе не мог сдержать возгласа удивления при виде человека, присутствие которого в таком месте и среди этих людей казалось ему непостижимым. Наклонившись к Твердой Руке, Паредес прошептал прерывающимся от необъяснимого волнения голосом:

– Кто этот человек?

– Разве вы не видите! – сухо отрезал Твердая Рука. – Это старший алькальд этого селения… Ни слова более! Все и так уже поражены, что мы разговариваем шепотом в их присутствии. Дон Хосе замолчал, но глаза его продолжали пристально следить за тем, кого охотник с чуть заметной иронией назвал старшим алькальдом.

Немного позади трех сашемов стоял воин, державший в руке тотем с изображением кондора, этой священной птицы инков[57].

Площадь быстро заполнялась народом – женщинами, стариками, детьми и вооруженными мужчинами. Всем хотелось присутствовать при торжественной встрече. Церемониал открыл Ястреб.

– Отцы моего народа! – произнес он, соскочив с коня. – Храбрейший нашего племени вернулся и привел своего друга, бледнолицего.

– Добро пожаловать! – ответили в один голос все три вождя. – Добро пожаловать и другу его. Пусть гостит он у нас сколько душе его будет угодно; мы будем принимать его как брата!

Теперь заговорил выступивший вперед Твердая Рука.

– Благодарю за себя и за моего друга, – сказал он. – Мы приехали издалека, путь наш был долгий и тяжелый; мы очень устали. Да будет позволено нам отдохнуть несколько часов! Индейцы, несказанно удивленные тем, что Твердая Рука, человек богатырского здоровья, за которым прочно утвердилась репутация неутомимого охотника, заговорил вдруг об усталости, решили, что у него должны быть на это особо важные соображения.

– Твердая Рука и его друг могут удалиться в приготов ленный для них дом. Наш сын Ястреб будет сопровождать их. Твердая Рука и Паредес почтительно поклонились старейшинам и последовали вслед за Ястребом через ряды расступившейся перед ними толпы. Собственно говоря. Твердая Рука мог бы и сам найти дорогу, ибо этот домик принадлежал лично ему, но он был не один, и этикет требовал, чтобы в честь гостя прибывших сопровождал один из вождей племени.

У самых дверей хижины Твердой Руки Ястреб сказал несколько слов на ухо охотнику и удалился.

– Чувствуйте себя как дома, друг мой, – обратился Твердая Рука к дону Хосе, когда Ястреб немного отъехал. – Располагайтесь, как вам будет удобно; мне придется на время покинуть вас: я должен повидаться с одним человеком. И, не дожидаясь ответа. Твердая Рука повернул коня и умчался прочь.

– Гм, здесь что-то нечисто, – пробормотал Паредес, оставшись один. – Уж не напрасно ли я доверился этому человеку? Придется, видно, быть начеку.

Твердая Рука, удалившись на некоторое расстояние от дома, придержал лошадь. Он трусил теперь мелкой рысцой, с виду безразлично поглядывая по сторонам, но в действительности зорко подмечая все, что делалось на улице селения. Встречные индейцы приветствовали его как старого знакомого; женщины и даже дети старались привлечь к себе внимание веселым смехом и поздравлениями с приездом. А у него находилось ласковое слово для каждого.

В сопровождении множества людей, из любопытства следовавших за ним, охотник проехал через всю деревню и остановился у левой башни. Соскочив здесь с коня, он бросил поводья какому-то мальчику, а сам не без труда стал пробивать себе дорогу сквозь толпу, любопытство которой нисколько не ослабевало, а, скорее, возрастало с каждой минутой. Наконец ему удалось добраться до стремянки, заменявшей здесь лестницу. Ухватившись за ее поручни и кивнув на прощание собравшимся индейцам, Твердая Рука быстро поднялся по стремянке и скрылся в дверях башни.

Это причудливое снаружи здание отличалось удобным и хорошо продуманным внутренним устройством. Но охотник, не оглядываясь, торопливо пробежал ряд помещений и по внутренней лестнице поднялся до самой вершины пирамиды. Там перед дверью, завешенной вместо портьеры звериной шкурой, стоял на страже Ястреб.

– Брат мой не заставил долго ждать себя, – сказал Ястреб, вежливо поклонившись охотнику.

– Совет уже начался?

– Четыре раза всходило солнце, а старейшины нашего народа все еще не отходят от костра совета. Лишь только ради приезда брата моего, Твердой Руки, решились они прервать на один час свои труды.

Охотник нахмурился.

– А я не мог бы поговорить несколько минут с великим сашемом?

– Не знаю, право, что ответить по этому поводу брату моему, – отозвался Ястреб.

– Хорошо, – сказал охотник, внезапно меняя ход разговора. – Нет ли у Ястреба поручения для меня?

– Никакого! Ястребу было только приказано доложить о приходе Твердой Руки, как только он появится.

– Ооа! А вот и я! Или брат мой Ястреб исполнил уже полученный приказ и доложил обо мне?

Вместо ответа Ястреб приподнял завесу и, посторонившись, пропустил охотника в «большую комнату» совета. В обширном зале, совершенно лишенном мебели, если не считать высушенных черепов бизонов, заменявших стулья, свыше двадцати усевшихся в круг человек торжественно и сосредоточенно раскуривали калюме[58], передавая его из рук в руки.

В центре круга в золотой жаровне горел неугасимый огонь Монтесумы [59]. Предание гласит, что этот последний император Мексики перед смертью роздал самым верным своим приверженцам этот огонь, который, как еще и теперь уверяют индейцы, берет свое начало от самого солнца. Этот огонь, ревниво оберегаемый от взоров простых смертных, извлекался из глубокого подземелья напоказ народу лишь при исключительных обстоятельствах. Тот факт, что он был перенесен в этот зал, говорил о том, что совету предстояло обсудить дело первостепенной важности. О том же свидетельствовали суровые и сосредоточенные, исполненные достоинства лица собравшихся вождей. Вопреки обыкновению все они были без оружия. Эта мера предосторожности, принятая по инициативе великого сашема, объяснялась не столько значительным числом собравшихся вождей, сколько принадлежностью их к разным племенам. Ведь, кроме представителей каждого племени из конфедерации папагосов, в этом совете присутствовали сашемы народов, находившихся обычно в состоянии войны с папагосами и теперь отложивших на время свою вражду, чтобы принять участие во всеобщем восстании против непримиримых врагов индейцев. Тут можно было увидеть яков, майев и серисов в самых парадных нарядах, разукрашенных волчьими хвостами, этими знаками отличия, право ношения которых имеют только храбрейшие. Там и сям мелькали лица белых и креолов; то были вольные охотники прерий и трапперы. Председательствовал на этом собрании Огненный Глаз, тот самый старик, портрет которого мы уже набросали выше. При появлении Твердой Руки все воины встали, повернулись к нему лицом и, любезно поклонившись, пригласили сесть между ними.

Охотник, внутренне польщенный оказанным ему приемом, в свою очередь с достоинством поклонился членам совета и занял место справа от Огненного Глаза, вручив предварительно свое оружие Ястребу, который немедленно вынес его из комнаты совета. Наступило молчание, длившееся до тех пор, пока Твердая Рука не сделал несколько затяжек из переданного ему калюме. Молчание прервал Огненный Глаз.

– Сын наш прибыл к нам как нельзя более кстати, – обратился он к охотнику, – братья Твердой Руки с нетерпением ждали его возвращения. Он побывал в стане наших врагов, у него есть, конечно, что сообщить нам.