подсвечников, в которых горели свечи вышиной в два-три дюйма. На левой половине эстрады помещались музыканты. Середина зала, не заставленная никакой мебелью, предназначалась для танцев: здесь было где развернуться танцорам.
По обеим сторонам зала тянулись ряды столиков, кривых и грязных, небрежно отесанных и кое-как сколоченных. Вокруг них теснились толпы посетителей; одни сидели на лавках, другие стояли. Люди смеялись, беседовали, спорили, стараясь перекричать друг друга, пили мескаль, рефиньо[43], пульке[44], тамариновую настойку или играли в монте[45], ставя на карту золото, зачастую добычу целого рабочего дня. Игроки лезли за ним заскорузлыми руками в карманы отрепьев, носивших громкое название одежды.
В этой толпе замешались несколько женщин, с лицами опухшими от пьянства и бессонных ночей. Все без исключения – женщины и мужчины – курили: кто сигару, а кто маисовые пахитоски.
Ничто не может сравниться по омерзительности с этим сборищем отребья рода человеческого, в котором, кажется, были представлены все разновидности чудовищных пороков. В тот момент, когда мы с вами, читатель, проникли сюда, веселье было в полном разгаре. Зал был переполнен пьяницами и танцорами; толпа смеялась, горланила, бесновалась; стоял гомон, способный оглушить самого дьявола.
Столик, расположенный в стороне от других, у самого входа, занимал человек, закутанный в широкополый плащ, немного приподнятый край которого совершенно скрывал его лицо. Прислонившись спиной к стене, он скользил по танцующим равнодушным и скучающим взглядом. Стоило, однако, новому посетителю войти в кабачок, как на нем останавливался внимательный взгляд незнакомца в плаще. Но, убедившись, что вошедший не тот человек, которого он ждал уже добрых два часа, незнакомец с досадой отворачивался. Никто, по-видимому, не обращал на него ни малейшего внимания. Каждый был слишком занят своими делами, чтобы думать о госте, упрямо державшемся особняком среди этой шумной сумятицы. А вскоре и сам этот молчаливый и угрюмый посетитель, наскучившись тщетным ожиданием, перестал оглядываться на дверь. Он устало опустил голову, закрыл глаза и задремал; а может быть, и притворился спящим – то ли для того, чтобы не привлекать к себе внимания, то ли для того, чтобы ничем не отвлекаться от своих мыслей. Внезапно в зале поднялся невообразимый гам. Сильным ударом кулака был опрокинут какой-то столик; посыпалась площадная брань; сверкнули ножи, вытащенные из-за голенищ; смолкли музыканты, круто остановились танцоры; и все обступили двух поссорившихся игроков. А те, нахмурив брови, мерили друг друга глазами, сверкавшими от хмеля и буйного гнева. Обернув левую руку плащом, который должен был служить щитом, и взяв в правую наваху[46], каждый из них готов был вступить в нешуточный бой.
В эту минуту кабатчик, занятый до сих пор только наблюдением за слугами и обслуживанием посетителей и потому безучастно и невозмутимо относившийся ко всему происходящему, вдруг с ловкостью ягуара перепрыгнул через прилавок. Кинувшись затем к двери, он закрыл ее, подперев своим могучим плечом из опасения, как бы кому-нибудь из его почтенных посетителей не взбрела в голову мысль улизнуть под шумок, не уплатив по счету. Выполнив таким образом свой долг хозяина, кабатчик с видимым интересом приготовился следить за этим своеобразным турниром.
Каждый из противников, чуть согнув ноги в коленях, вытаув вперед левую руку, наклонившись и зажав в правой нож, не спускал глаз с врага, готовый к нападению и защите. Но в дело неожиданно вмешался таинственный посетитель, дремавший в своем углу. Разбуженный голосом одного из противников, он смерил взглядом драчунов и, вскочив, кинулся к ним.
– В чем дело? – встав между ними, произнес он голосом, властность которого невольно смутила обоих буянов.
– Этот человек, – отвечал один из них, – проиграл мне три унции в монте.
– Ну и что же? – сказал незнакомец.
– Он отказывается платить их, утверждая, что карты были крапленые. Ложь!.. Я кабальеро, это всем известно! Легкая, никем не замеченная усмешка пробежала по губам незнакомца в ответ на это несколько смешное заявление. Однако он сумел сохранить всю свою серьезность.
– Это верно, вы кабальеро, – сказал он, – и я даже готов, в случае надобности, поручиться за вас. Но самый честный человек может ошибиться. Я убежден, что это именно и случилось с вами. Вместо того чтобы затевать драку с этим сеньором, честность и порядочность которого также вне подозрения, покажите пример великодушия, отказавшись от требования трех унций. А он в свою очередь извинится перед вами за обидные выражения, и все кончится миром, ко всеобщему удовольствию.
– Понятно, я уверен в честности этого кабальеро; я готов заявить об этом где угодно и душевно сожалею о возникшем между нами недоразумении, – сказал молчавший до сих пор второй противник.
Однако он продолжал оставаться при этом настороже, что плохо вязалось с его добродушным тоном.
Таинственный незнакомец снова обратился к игроку, которого он, очевидно, знал, и, незаметно кивнув ему, произнес с чуть заметной иронией:
– Ну, что вы теперь скажете?.. На мой взгляд, вы получили полное и вполне достойное удовлетворение. С минуту игрок колебался; по-видимому, в душе его происходила какая-то борьба. Он обвел суровым взглядом всех столпившихся, и, заметь он на лице хотя бы одного из них пусть даже мимолетную тень презрения, он, несомненно, затеял бы новую ссору. Но все стояли с холодными и бесстрастными лицами, на которых можно было прочесть одно только нескрываемое любопытство. Наконец, игрок размотал свой плащ и, засунув нож за голенище, протянул руку противнику.
– Простите мою невольную ошибку, я очень сожалею о ней, кабальеро, – сказал он, вежливо поклонившись, но с трудом подавляя при этом невольный вздох сожаления. Второй игрок ответил на его поклон, а затем повернулся и скрылся в толпе, недоумевавшей по поводу столь мирной развязки ссоры двух картежников, буйные нравы которых были хорошо известны.
– Надеюсь, вы кончили здесь свои дела, маэстро Кидд? – сказал незнакомец, дотронувшись рукой до плеча бродяги. – Теперь, если вы не возражаете, мы можем удалиться отсюда.
– Как вам будет угодно, – беспечно ответил Кидд, тот самый бандит, с которым мы уже встретились на первых страницах этой книги.
Толпа между тем разбрелась, все вернулись на свои места, музыканты и танцоры возобновили прерванные занятия, и незнакомец с Киддом воспользовались этим, чтобы незаметно удалиться.
Очутившись на улице, незнакомец несколько раз подряд с жадностью втянул в себя свежий воздух, словно желая очистить свои легкие от смрада, которым он вынужден был так долго дышать.
– Клянусь телом Христовым, маэстро Кидд, – в сердцах обратился он к молчаливо шагавшему рядом с ним разбойнику, – вы странный человек! Мало того, что вы заставили меня, коменданта этого пуэбло, разыскивать вас в грязной берлоге, я по вашей милости вынужден был еще провести битых три часа среди этой невиданной по своей полноте коллекции бандитов! Вы сами просили меня явиться сюда для свидания с вами. Я соглашаюсь, а вы и не подумали стеречь мое появление!
– От излишнего усердия, капитан. Право, вы напрасно сердитесь на меня, сеньор, – не без лукавства произнес бандит. – Все произошло именно потому, что я боялся опоздать на свидание с вами; я еще четыре часа назад явился к почтенному сеньору Коспето. Ну и уселся за карты – надо же было какнибудь убить время! А вы ведь знаете, что такое монте! Как только карты в руках и золото на столе, обо всем забываешь.
– Да уж ладно, – сказал незнакомец. – А теперь слушайте: если вы меня обманете, если сведения, которые собираетесь продать мне, окажутся ложными… клянусь честью, это будет вам дорого стоить! Вы ведь хорошо знаете меня, не так ли, маэстро Кидд?
– Конечно, капитан дон Маркос де Ниса, я хорошо вас знаю, но ведь и вы знаете меня, так я полагаю. К чему, однако, эти праздные споры между нами? Покончим лучше скорей с нашим делом, а там поступайте как знаете.
Капитан окинул недоверчивым взглядом своего спутника.
– Ладно, – сказал он, остановившись и постучав в двери одного дома. – Войдите; я предпочитаю разговаривать с вами у себя дома, а не в вашем кабаке.
– Как вам будет угодно, – отозвался Кидд. Оба они вошли в дом, двери которого захлопнулись за ними.
