непрозрачной черной слюды.
Довольно долго они сидели молча, а затем беловолосый едва слышно произнес:
— Я рад, что ты не пренебрег моим приглашением.
— Кто ты? — ровно спросил Коста.
— Таких, как я, обычно называют Палачами.
Коста вздрогнул. По коже пронеслась волна холода, на мгновение сердце захватил ужас — и тут же сменился ни с чем не сравнимым облегчением. Нет, нет, он точно знал, что мир еще не безнадежен, что его еще можно спасти — значит, Палач пришел за ним. Но разве… разве он уже искупил то, что сотворил в той, бескрылой жизни? Нет же…
— Ты ошибаешься, — мягко сказал Палач. — Я не за тобой. Я здесь для того, чтобы помочь юноше, отца которого ты убил.
В памяти Косты в тот же момент прозвучал крик осиротевшего, но еще не осознавшего потерю мальчишки, и его взгляд, полный боли и непонимания. Крылатый сглотнул образовавшийся в горле комок, привычно подавил полоснувшие по нервам эмоции: боль, стыд, ярость… ненависть к тому, в чьей руке был он, меч по имени Коста.
Нет, сейчас не время для эмоций. Совсем не время.
— Зачем тебе я? — хрипло спросил он.
— Вы с ним заняты одним делом.
— Поясни, — слегка приподнял бровь крылатый.
— Это становится очевидно, когда видишь всю картину целиком, — пожал плечами Палач. — Оцениваешь причины и их следствия. Знаешь, кто, какую, и когда сыграет роль. Одним словом, видишь всю мозаику, а не ее разрозненные кусочки.
— Покажи.
В сознании Косты вспыхнули тысячи образов-осколков, они переплетались, сливались, смешивались, постоянно изменялись, не давая понять, что они собой представляют. А затем осколки мозаики внезапно слились в единое целое, где всему было свое место и время, все было взаимосвязано. Коста неожиданно для себя понял, почему Теодор так отреагировал на известие о Кате Годзальской, почему Кейтаро приказал убить инженера Ветровского, осознал подоплеки тысяч непонятных ему до сих пор событий. А затем все закончилось, осколки мозаики рассыпались, и он снова стал самим собой.
— Я тебе не завидую… — глухо произнес Коста.
— А я — тебе, — дернулись в намеке на усмешку уголки губ Палача. — Кстати, меня зовут Эриком.
— Мое имя ты знаешь.
— Знаю.
Довольно долго они молчали, глядя в никуда и, наверное, думая — каждый о своем. А потом Коста едва слышно спросил, не сумев удержаться:
— У меня есть шанс когда-либо искупить?..
— Перед Создателем ты уже искупил, — чуть дрогнули губы Эрика. — А вот сумеешь ли искупить перед собой — зависит только от тебя.
— Искупил?
— После той ночи, которую ты провел с женщиной, ты не перестал быть. Это тебе ничего не помогло понять?
— Я запретил себе думать об этом.
— А зря. Пройдемся, зачем людей пугать… раньше времени, — лениво сказал Эрик.
Коста пожал плечами, встал и двинулся к выходу. Палач достал из кармана купюру, положил на стол и двинулся за ним.
Луна висела над островом, пронзая ветви и листья холодным белым светом. Двое шли по узкой тропинке к недалекому пруду, наполненному той же непрозрачной чернотой, что плескалась в канале и очках Палача.
— Ваш мир почти мертв, — неожиданно сказал Эрик.
— Да. Почему так считаешь ты? — внимательно посмотрел на него Коста.
— У вас даже музыки живой не осталось… На той Земле, где сейчас живу я, она есть. И она зовет к небу.
Он помолчал и продекламировал:
Пусть пророчит мне Ветер северный беду — Я пройду и через это, Но себе не изменю!
Ветер, бей сильней!
Раздувай огонь в крови!
Дух мятежный, непокорный, Дай мне знать, что впереди!
Чтобы жить вопреки!
— Да, у нас такого уже давно не поют… — впервые за весь разговор в голосе Косты появилась горечь.
Что он имел ввиду, говоря о другой Терре? Нет, крылатый и раньше допускал вероятность существования других миров, как полностью отличных от его родного, так и похожих на него до мелочей. Но как же странно было не допускать, не подозревать, а знать точно! Как же удивительно оказалось — ощущать настоящее, чувствовать мироустройство не так, как привычно, зашоренно, предвзято и стереотипно, а по-живому. Зная, что и почему происходит, к чему приводят те или иные события, чего надо избегать, а к чему — стремиться…
Нет, пожалуй, он все-таки завидовал Эрику. Но никогда бы в этом не признался. Да и предчувствовал — цена слишком велика для него. Возможно, она слишком велика даже для Эрика. Хотя тот, конечно, тоже ни за что не признался бы.
Они остановились возле пруда. Налетел легкий ветерок, приятно обвевая лицо. У противоположного берега крякали жирные утки, однако к стоявшим у самой воды собеседникам за подачками подплыть почему-то не осмелились.
— Почему ты все-таки здесь? — спросил крылатый. — Ведь время еще не настало?
— Не настало, — подтвердил Палач. — Я ощутил, что так надо. Ваш «закон» пока не перешел грань, но очень недалек от этого.
— Что такое «закон»?
— Это та тварь, которая отдает тебе приказы.
Мир рухнул. Обрушился в одно мгновение, как карточный домик под порывом ветра. То, что он всегда считал незыблемым и верным, надежным, как само Мироздание — оказалось миражом, мороком, прикрывающим то, борьбе с чем посвятил всю свою жизнь крылатый.
Нет, сейчас Эрик ничего не показывал ему. Но Коста учился быстро, очень быстро — и что-то успел перенять в те краткие мгновения, когда видел мозаику целиком. Сейчас оказалось достаточным всего лишь поменять плюс на минус, чтобы паззл сложился. Теперь все стало ясно. Хотя нет, не все, конечно — но основное он понял. Прочее же станет ясным позднее, когда он в спокойной обстановке все обдумает, проанализирует и сделает выводы. И кому-то эти выводы очень, очень не понравятся.
Пока же — надо узнать ответ на главный вопрос. Узнать у того единственного, кто может его дать.
— Как ее можно уничтожить? — совершенно безэмоционально поинтересовался Коста.
— Пока она еще нужна, — не менее спокойно ответил Эрик.
— Сдерживающий фактор? — уточнил крылатый.
— Именно, — кивнул Палач. — Устранить сейчас — случится апокалипсис.
— Оставить, как есть?
— Тоже не выход.
— Вода камень точит… — неожиданно усмехнулся Коста, поговорка в его устах звучала странно.
Эрик остановился и обернулся, крылатый ощутил на себе взгляд скрытых тьмой глаз и продолжил:
— Он говорил, что я меч в его руке. Бывает ли, что меч проворачивается в скользкой от крови
