потенциал Стасу просто не дадут. И прежде всего «Закон» со своими слугами. Значит, нужно защитить мальчишку. Но не от всего. От прямого ментального и энергетического воздействия — да. От остального — нет. Должен сам научиться справляться с напастями, обычными человеческими бедами и несчастьями, не ломаясь и сгибаясь. Правда, можно еще немного повысить его сопротивляемость и усилить вероятность благоприятного исхода. Это совсем нетрудно сделать. По крайней мере, для Палача нетрудно.

За несколько мгновений сформировав нужное плетение, Эрик отпустил его. Стас на мгновение запнулся, споткнулся, словно ощутил что-то, хотя это было и невозможно, затем помотал головой, словно избавлялся от наваждения, что-то бросил приятелю и двинулся дальше. Палач проводил его легкой улыбкой — теперь мальчишка защищен. Взять его разум под контроль в этом мире не сумеет никто, ни один из местных, доморощенных «магов». Не этим убогим тягаться с Плетущим Путь.

Еще через три минуты на пороге появился Черканов. Эрик полностью просканировал и его, что подтвердило прежние выводы — в защите Олег не нуждался. Он сейчас подходит к перепутью, очень важному для него перекрестку. И пока он не сделает выбор, ничего предпринимать нельзя. Парень сам должен понять или не понять, принять или не принять, стать тем, мог бы стать, или нет. Все в его руках. Или в этом мире возникнет еще один «кукловод», плюющий на жизнь других и идущий к власти по трупам. Или же появится человек, способный спасти множество других, да о чем речь, спасти сам мир, если у него появится такая возможность. К сожалению, Черканов и Ветровский — враги, а им нужно работать вместе, иначе не справятся. Но прийти к этому они должны сами, подталкивать ни в коем случае нельзя. А если не поймут? Что ж, тогда лет через двести Эрик снова наведается сюда. Для Суда.

Проводив Черканова взглядом, Палач не спеша двинулся прочь. Предстояло много дел. И прежде всего — Коста. Его нужно отыскать и просканировать полностью, а затем — поговорить. Он того стоит. И на многое способен, нужно только немного помочь. Совсем немного…

Смотри мне в глаза – Мне нужен твой взгляд.

Сегодня я способен дать бой.

Ночь обрушилась на город внезапной хищной птицей, распростерла свои темные крылья, скрывая в тягучем мраке улицы и дома, припозднившихся прохожих, шелестящие кроны деревьев. Одно за другим гасли окна, меркли яркие рекламы закрывающихся магазинов и кафе, ну а ночных маркетов и клубов вблизи общежития Высшего Института Петербурга не было. По крайней мере, окон Стасовой каморки не достигал свет ни одной крикливой неоновой вывески.

Ветровский сидел на удивительно широком для крохотной комнаты подоконнике, держа на коленях ноутбук, и невидяще смотрел во тьму за окном. Прикуренная, да так и забытая сигарета дымилась в безвольно повисшей руке, столбик пепла уже накренился, угрожая в любой миг упасть и рассыпаться серой пеленой, но Стас не замечал этого.

Слишком много всего одновременно. Он еще не успел узнать ничего о том, кто убил отца, а теперь должен был понять, кто заставил покончить с собой Кирилла. В Ордене все шло тоже отнюдь не гладко — только забылась та страшная история с книгой, найденной в комнате Вики инспекционной бригадой, только удалось откупиться от проверяющей детский дом комиссии, к вящему неудовольствию Анны Ивановны, только получилось пресечь расползавшиеся по институту мерзкие слухи, как случилось нечто, чего Стас никак не мог предположить. Точнее, предполагать-то он предполагал и даже надеялся, вот только подумать не мог, что это станет проблемой: в Орден вступило слишком много людей. Юноша разрывался на части, пытаясь уследить за всем происходящим и не выпустить ничего из-под своего контроля, но на всех желающих попросту не находилось дел. Привлекать еще больше народу к работе с детским домом он не мог — «штат» преподавателей-воспитателей был укомплектован полностью, на ремонт иных помещений, кроме спален, еще не собрали средства, внеочередной творческий благотворительный вечер провели буквально на днях, а никаких других проектов в голову пока не приходило. Взять на себя помощь еще одному детдому Орден пока не мог по чисто финансовым причинам. Пока что удавалось отправлять ребят волонтерами в муниципальные больницы — бесплатная медицина еще не исчезла полностью, хотя все к тому шло, зато и условия в больницах были такие, что любой человек, имевший хоть какую-то возможность обратиться к платным врачам, предпочитал залезть в долги, лишь бы не иметь дела с так называемыми эскулапами. Новоявленные члены ордена хмурились и ругались себе под нос — они желали всего и сразу, хотели видеть результаты своего труда и никак не понимали, что результаты есть, просто они не так очевидны. Будь ситуация вокруг хоть немного иной, Стас бы просто не принимал в Орден этих обычных парней и девчонок, совершенно не мечтателей, просто желающих для себя побыть добрыми, но каждый раз, когда он уже готов был сказать «нет» очередному желающему, в душе поднимал голову страх — а вдруг его отказ окажется последней каплей, и именно из-за него неплохой, в сущности, человек все же сорвется, скатится до уровня большинства, станет как все — эгоистом и потребителем? Он уже понимал: желания делать добро мало, нужно еще, чтобы это желание оказалось правильно мотивировано. Нет ничего действительно достойного даже в добром поступке, если этот поступок совершен с желанием показать свою доброту самому себе. Нет героизма в подвиге, совершенном ради подвига. Лишь искреннее, чистое желание помогать просто потому, что кто-то нуждается в помощи, творить добро лишь из-за того, что оно кому-то нужно, жертвовать не ради гордости своей жертвой, а ради того, для чего жертва принесена…

Гордиться по праву можно тогда, когда то, чем ты гордишься не совершено ради повода гордиться.

Резкая трель мобила вырвала Стаса из тяжких раздумий. Едва не выронив сигарету, он потянулся к тумбочке, бросил взгляд на дисплей — Алексей.

— Я слушаю.

— Привет, — голос молодого человека звучал как-то потерянно и безжизненно. — Я тебя не очень отвлекаю?

— Нет, что ты. Совсем не отвлекаешь. Что-то случилось?

— Вовсе нет. Я просто хотел тебе сказать… в общем, я подумал — наверное, мы оба ошибались. Кирилл и правда покончил с собой.

Стас, опешив, едва не выронил мобил.

— Что? Погоди, Леш, что случилось? Что ты такое говоришь? Ты же сам меня уверял, что…

— Я ошибался, — неожиданно непреклонно оборвал его Алексей. — Стас, запомни: Кирилл покончил с собой. Он сам принял это решение. Мои выводы из его предсмертного письма — ошибка. Твои — наши — умозаключения по поводу того, кто мог его заставить — еще более страшная ошибка. Забудь все, что я тебе говорил.

— Леша, я не понимаю, — медленно проговорил Ветровский, судорожно пытаясь заставить себя найти хоть какое-то объяснения странным словам приятеля.

— Не надо ничего понимать, — отрезал собеседник. — Просто запомни: Кирилл покончил с собой. Точка. Никто его не заставлял, это невозможно — заставить кого-то убить себя. У Кирилла была причина так поступить. Не спрашивай, какая, я все равно не скажу. Просто поверь.

— Ты где сейчас? — голова кружилась, от острого непонимания заломило виски. — Нам надо встретиться, скажи, где ты — я подъеду.

— Я не могу. Завтра я уезжаю из города, надо еще вещи собрать и дела некоторые закончить.

— Когда ты вернешься?

— Никогда. Прощай и прости, что втянул тебя в это.

В динамике противно забились безжизненным пульсом короткие гудки — Алексей оборвал связь.

Несколько секунд Стас тупо смотрел на все еще светящийся дисплей. Потом нажал кнопку сброса, кинул в пепельницу давно потухшую сигарету и нервно прикурил новую.

Поведение Леши не лезло ни в какие ворота. Все те полтора месяца, что Ветровский знал его, друг Кирилла четко показывал, что не остановится ни перед чем — лишь бы найти убийцу Бекасова. Он ни разу не усомнился в том, что убийца есть, и совершенно великолепно разнес в пух и прах все хлипкие аргументы Стаса, когда тот в какой-то момент стал задумываться — а в самом ли деле Кирилла убили?