лучезарно улыбнулся. — Господин прокурор, не будете ли вы столь любезны сообщить суду, какие действия попадают под статью «преступление против государственных устоев», и классифицируются, как «деятельность, направленная на насильственный захват власти в государстве, насильственную отмену действующей конституции, а равно подрыв ее авторитета в обществе».
Прокурор на секунду замешкался, пытаясь понять, в чем подстава, но ничего криминального в просьбе адвоката не нашел, и принялся перечислять. Долго и со вкусом. Приводя примеры. А потом перешел к доказательствам: создание преступной группировки, объединенной антигосударственными идеями, внедрение антигосударственных идей воспитанникам государственных детских домов под видом пропаганды морали, создание планов по расширению территории влияния с Петербурга и Москвы на территорию всей Российской федерации, успешное претворение в жизнь первого этапа этих планов, создание проектов корпораций, которые в дальнейшем должны были обеспечивать преступную группировку финансами…
— Благодарю вас, господин прокурор. Я полагаю, этого более чем достаточно для признания моего подзащитного виновным. У вас ведь есть доказательства преступности группировки, доказательства совершенных группировкой преступных действий, список антигосударственных идей, внедряемых группировкой — особенно десятилетним детям, это важно! И, конечно же, вы уже подписали ордер на арест корпораций, созданных преступной группировкой из двадцати студентов, внедряющих свои антигосударственные идеи в неокрепшие умы воспитанников детских домов? Простите, ваша честь, я понимаю, что увлекся. Ваша честь! Я — студент. У меня бывает сессия, зачетная неделя, просто рефераты, доклады, курсовые. И мне не всегда удается сделать так, чтобы преподаватель остался доволен моей работой, зачастую мне приходится с нуля переделывать доклад, а это достаточно долгий, тяжелый, кропотливый, и зачастую весьма занудный труд.
— Протестую, — вяло сказал прокурор. — Это не относится к делу.
— Протест принят.
— Ваша честь, простите, я опять увлекся. Позвольте мне договорить, и вы убедитесь, что моя речь вполне относится к делу.
— Договаривайте.
— Так вот, когда я, уставший на зачетной неделе, несу реферат преподавателю по естествознанию, а он мне говорит, что все, конечно, хорошо, но вот это надо убрать, это переделать, здесь добавить, а лучше выкинуть его в урну и написать новый, потому что он, видите ли, у кого-то нечто похожее уже принял… Мне остается только выругаться, и пойти с друзьями пить… гм, сок. И жаловаться на преподавателя. А потом выясняется, что он так прокатил не только меня, и за бутылочкой… сока мы вместе придумываем и расписываем в красках план зверского убийства этого преподавателя тысячью различных способов, один страшнее другого, и рефератам там тоже отводится место. Мы даже придумываем, как заманить преподавателя туда, где никто не услышит его криков. Но почему-то нас после этого не судят за покушение на убийство группой лиц по предварительному сговору с отягчающими обстоятельствами! А моего клиента за планы «сделать мир немного лучше» почему-то судят. Господин прокурор, — Алик резко развернулся к обвинителю, крылья носа хищно трепетали, глаза торжествующе блестели. — Скажите, господин прокурор… а вы никогда не совершали такого преступления? Я имею ввиду, покушение на убийство с отягчающими, план которого вы мысленно составляли, и, быть может…
— Протестую! — оскорбленно возопил прокурор.
— Протест принят. Адвокат, вы переходите все разумные границы.
— Простите, ваша честь, просто я счел несправедливым, если моего друга будет судить за воображаемое преступление кто-то, кто сам подобное преступление совершал, но притом не был за него наказан, — гордо проговорил Гонорин, расправляя плечи.
— Защита или обвинение желают что-либо еще сообщить суду?
— Нет, ваша честь!
Прокурор печально помотал головой.
— Нет, ваша честь.
— Суд удаляется на предварительное совещание.
— Суд посовещался и принял решение: снять с обвиняемого обвинение в совершении преступлений против государственных устоев, статья три-четыре-четыре, пункт «би». Удовлетворить требование о проведении полной психологической экспертизы обвиняемого. Отказать в требовании о проверке свидетельницы Куприяновой на детекторе лжи до получения результатов экспертизы. Суд откладывается на время проведения психологической экспертизы, о времени и месте следующего заседания участникам будет сообщено.
Экспертиза была назначена на следующий же день. Разумеется, ее результаты показали полное отсутствие у Ветровского сексуального влечения к лицам своего пола, а также к лицам, не достигшим полового созревания. Доказательная база обвинения рушилась на глазах.
Дориан, узнав об этом, пришел в ярость. Откуда только взялся этот шустрый мальчишка, Гонорин? Кто-то из приятелей Ветровского? Но с юридического факультета был только один «аарн», Александр Годин. Он остался в группе, поддерживающей Ветровского, но никакого участия в суде не принимал — максимум, консультировал Гонорина.
Повелитель связался с Олегом. Выяснилось, что Гонорин — сокурсник Стаса, его близкий друг.
— Психолог, значит… что ж, хорошо. Ты можешь сделать следующее?
— Встать, суд идет!
Второе слушание не понравилось Стасу с самого начала. Как минимум, тем, что и прокурор, и судья были другими. Алик, разумеется, это тоже заметил. И не преминул поинтересоваться, отчего же нарушаются законы. Ответ судьи, мужчины лет сорока, обладателя блестящей лысины и равнодушного лица, вызвал у Ветровского горькую усмешку.
— Андрей Васюленко отстранен от должности за несоответствие. Елена Павлова вчера попала в автомобильную аварию, и в данный момент находится в больнице.
— Надо же, как некстати, — негромко, но отчетливо проговорил Алик. Стас вздрогнул — он понял то же самое, что и друг: Гонорин — следующий. И то, что он смог прийти хотя бы на это заседание — исключительно случайность и везение.
Но Алик явно не собирался сдаваться. Он тут же выдвинул протест: почему ему не сообщили об изменениях в составе судебного заседания? Протест был отклонен — «вы не являетесь членом коллегии адвокатов». Алик выдвинул новый протест — легитимность его защиты была подтверждена официально — но дальше дразнить быка красной тряпкой не стал.
Прокурор начал с обвинения в распространении запрещенной литературы и использования поддельных документов. Те два обвинения, которые невозможно было опровергнуть при всем желании, тем более, что противник догадался изменить формулировку: ведь Стас не подделывал свои документы, он их только использовал.
Алик вертелся ужом на сковородке, выискивая любые смягчающие обстоятельства — об оправдательном приговоре по этим двум обвинениям не приходилось и мечтать. Смягчающих нашлось немало, все они должны были быть учтены, но…
— Не меньше года только по этим пунктам, — тяжело вздохнул Гонорин, когда суд удалился на перерыв. — Но ничего, мы еще поборемся.
— Поборемся… — эхом отозвался Стас. Поборемся, как же. — Алик, у меня к тебе просьба одна… несложная, но пообещай, что ты ее выполнишь.
— Иди к черту, — мгновенно среагировал друг. — Даже не думай, я буду твоим адвокатом до конца.
— А если тебя покалечат или даже убьют? Как мне с этим жить?
— Извини, но на данный момент у меня больше возможностей потакать своему эгоизму, чем тебе — своему, — Алик хитро улыбнулся. — Мне будет хуже, если тебя все-таки посадят за педофилию, и ты перегрызешь себе вены, чем тебе, если мне переломают пару ребер.
Возразить было нечего. То есть, было чего, но вот смысла возражать — не было. Алик принял решение.
— Встать, суд идет!
