еще создавай временную ради тебя.

- Комиссию? Ради меня?

- Тебе ничего, а мне новая морока. Хорошо хоть председателя с области прислали.

- Председателя?

- Председателя комиссии. А двоих для членства я уже своих добавил.

- Опять козы? У нас уже была комиссия.

- Да какие козы? Ради тебя. Персональное дело.

- Дело? Персональное? Товарищ Крикливец, я не понимаю...

- Понимать и не надо. Наше дело какое? Отвечать. Сдохла кобыла отвечай. Не сдохла - тоже отвечай: почему не ожеребилась. Ну, давай я познакомлю тебя с комиссией.

(Если бы тут был доктор эрудических наук Варфоломей Кнурец, он бы объяснил Грише Левенцу, что слово 'комиссия' иностранного происхождения и означает 'хлопоты', в чем легко убедиться, вспомнив Грибоедова: 'Что за комиссия, создатель, быть взрослой дочери отцом!' Но давайте подумаем: разве от этого нашему герою стало бы легче? Просто свое излюбленное 'вот гадство!' он произнес бы удивленно, а не возмущенно, как сделал в этот раз.)

Свое 'вот гадство!' Гриша произнес не совсем уместно, с некоторым опозданием, то есть именно тогда, когда Крикливец ввел его в комнату, где сидела комиссия.

Двое были местные. Один из райплана, другой со станции защиты растений. Третьему оставалось возглавлять комиссию. Для этого прибыл сюда из каких-то сфер, инстанций или просто географических пунктов. Парнище такой высокий, что, наверное, становился на цыпочки, чтобы надевать себе на голову картуз. Молодой, голова причесана, рот полураскрыт, лицо недозрелое. Такие молодые на Гришу еще не набрасывались. У него отлегло от сердца.

- Так, товарищи, - на бегу произнес Крикливец, - вот вам товарищ Левенец, а я побежал, потому что на мне весь район висит!

Председатель комиссии удивленно засмеялся, узнав, что на таком неказистом человеке висит целый район, потом он протянул Грише широкую, как лопата, ладонь, схватил его за пальцы, хотел пожать, но Гришина рука оказалась тверже и пальцы слиплись у парня. Парень (то есть, по всем признакам, председатель этой самодельной комиссии) потряс рукой, еще шире раскрыл свой веселый рот и доброжелательно поинтересовался:

- Можно допустить, что вы Левенец?

- Можно, - дал согласие Гриша.

- Допустим, я - Конкретный.

- Допускает корова молока, когда корма подходящие, - засмеялся Гриша.

Но Конкретный был рожден только для того, чтобы слушать самого себя. Он не обратил ни малейшего внимания на колкий смех Левенца, схватил стул, поставил его у стола, показал Грише на другой стул, воскликнул:

- Допустим, сядем?

Сели. Расположились. Перекинулись взглядами.

- Будем курить? - спросил Конкретный.

- Не курящий, - сказал Гриша.

- Допустим, и я не курящий. А товарищей попросим потерпеть. Дела у нас тут - раз чихнуть.

- Позвонили бы мне по телефону, я бы вам чихнул - вот и вся радость, пожал плечами Гриша.

- Допустим, у меня документ. И надо расписаться.

- Надо, значит, надо, - не стал возражать Гриша.

- Вообще говоря, я занимаюсь вопросами общими, а тут - конкретные.

- Фамилия? - уточнил Гриша.

- То есть моя? Нет, вопрос конкретный. Допустим, имеется заявление. И не заявление, а заявка. И не заявка, а так себе - писулька.

- На меня, что ли?

- Допустим.

- Про коз или про заочное образование?

- Допустим, впервые слышу.

- Проверяли меня по козам и по заочной комиссии. Думал, снова. Так, может, от Жмака?

- Кто такой товарищ Жмак? Не слышал. Тут демография.

- Что, что? - не понял Гриша.

- По моей специальности. Демография. 'Демос' - 'народ', 'графо' 'пишу, описываю'.

- А-а, этого у нас полно! - небрежно махнул рукой Гриша.

Конкретный всполошился.

- Где у вас? В селе?

- Да у нас же, в Веселоярске.

- И что? Демографические исследования? Настоящая демография в простом селе?

- А какие же? И дымография, и домография, и дамография, и дюмаграфия, и думография.

- Допустим, я этого не буду записывать, а услышать услышал бы, задвигался на стуле Конкретный, - может, надо было бы мне доехать до вашего Веселоярска?

- Можно было бы и доехать.

- Так что же это за исследования у вас? Кто их ведет?

- Кто ведет? А сами и ведем.

- Каким образом?

- А как? Сначала было как до войны, а теперь вроде бы все по-новому.

- Но что, что? Об этом никто не слышал и никаких сигналов!

- Мы и без сигналов. Дымография, к примеру, что такое? Топливо для колхозников, горючее для техники. Все то, что идет дымом. С топливом у нас все в порядке. Мой предшественник навел порядок. Фонды получаем исправно. Все занаряженное выбираем своевременно. Кто экономит, у того и запасец собирается года на три, а то и на все пять, так что тут нам никакие опасности не страшны. Ни угрозы, ни морозы. Что же касается горючего, оно есть тогда, когда не требуется, и его нет, когда позарез необходимо. Вот начинается наша вторая жатва, идет бурячок, идет кукуруза, а семьдесят шестого бензина - кукиш! Кто-то где-то завернул кран - и уже не течет, что бы ты там ни делал! Вот вам и вся наша дымография.

- Допустим, - поерзал на стуле Конкретный. - Здесь что-то есть. Может быть, новая наука. А дальше? Как там у вас дальше?

- Дальше может идти домография. Это значит: дом и в доме, жилье нашего колхозного труженика как таковое, а также его внутреннее убранство или, как пишут в газетах и книгах, интерьер. Так что же нам показывает сегодня домография? В Веселоярске хата как таковая, как пережиток прошлых отсталых эпох исчезла бесследно, оставшись только для напоминания потомкам в нашем музее под открытым небом. Вместо хаты у нас современный дом, со всем комфортом и эстетикой, отвечающей достоинству труженика. Так? Так. Но это в Веселоярске. Какие же села еще есть поблизости от Веселоярска? Пережитки прошлого. Глиняные хаты. Соломенные стрехи. Скажем прямо: не богатые, убогие хаты. Вот вам и домография. Правда, и в убогих, внешне старосветских хатах найдете вы то же самое, что и в столичных квартирах: дорогая мебель, ковры, электротехника, комфорт и прогресс, а также дефицит, который наши дядьки умеют собирать, как никто на свете, а прячут так, что бей тебя божья сила со всеми ее ангелами и архангелами, но все равно не узнает и не найдет. И все же: о чем свидетельствует наша домография? Надо ускорять темпы перестройки. Надо и надо!

- Дамография - это уже из колоды карт, - захохотал Конкретный. - Ну, пиковую даму, допустим, знаем еще от Пушкина. А далее раскинем наших червонных девчат, красивейших в мире, дам бубен, которые грызут мужей даже в космосе и под землей, и трефовых дам, для которых первая половина жизни стремится набрать вес, а вторая - его сбросить. Такая ваша дамография?

- Навряд, - сказал Гриша. - Наша дамография - это даром - графия для мужчин. Дамография - это доярки, свинарки, птичницы, огородницы, садовницы, свекловичницы, - это все женщины, перед которыми надо упасть ниц всем благополучным, благонадежным, благословенным, благоустроенным и