- Я этого так не оставлю! Быков тут наплодили, порнографию развели, а растел слабый! Пора кончать с этой порнографией! Окончательно и бесповоротно!

- О чем это вы? - спокойно поинтересовалась Дашунька.

- А вам разжевать? Эти ваши быки - это же пережиток! На птицефабриках обходятся без петухов? Обходятся! И вы на фермах обходитесь без быков.

Дашунька грустно поморщилась. Разве что процитировать этому притворщику стишок столичного поэта 'Бык при помощи коровы заглянул за горизонт'? Но удержалась и спокойно спросила:

- Вы предлагаете искусственное оплодотворение?

- Не упоминайте при мне этих страшных слов. Я отец, у меня дочь. Я краснею с головы до пят от таких слов!

- Но как же вы думаете разводить телят, увеличивать поголовье скота, если ни быков, ни искусственного...

- Созовем совещание и найдем способ. Вполне пристойный и, если хотите, высокоморальный способ!

- Товарищ Жмак, - озаряясь сразу множеством улыбок на своих полных устах, спросила Дашунька, - а позвольте поинтересоваться, каким образом явились на свет вы сами?

- На что вы намекаете, при чем здесь я? Я вообще не рождался! закричал Жмак.

- А откуда же вы взялись?

- Я прислан сюда, чтобы навести порядок! Где у вас тут телефон?

- Телефон? Одну минуточку!

Преимущество Веселоярска было еще и в сплошной телефонизации. Дашунька как-то забыла об этом, Жмак, на свою голову, напомнил. Оставив уполномоченного, Дашунька побежала к телефону, нашла своего мужа (от нее он прятаться не мог), сказала коротко:

- Тут у нас этот малохольный Жмак, забери его, а то девчата ведро на голову наденут, а потом не стянешь, тебе же и отвечать!

Кто-то из доярок услышал эти Дашунькины слова и уже этого было достаточно, чтобы те же доярки, которые усаживали Жмака на овчину, вдохновляя его на полезные дела, вмиг собрались вокруг уполномоченного и в весьма резкой форме осудили его попытку оскорбить их всеобщую любимицу Дашуньку.

Жмак, еще до конца не осознав размеров опасности, которая ему угрожала, пустился в рассуждения о том, что такой общественной категории, как всеобщая любимица, в сельском хозяйстве не существует и не может существовать, и хотел было нырнуть в машину и хлопнуть дверцей. Но доярки заявили, что в сельском хозяйстве он только и знает, что земля черная, и выдвинули требование извиниться перед Дашунькой. При этом они окружили его так плотно и были такими материально-плотскими сами, что ни пробиться к машине, ни хлопнуть дверцей не было никакой возможности.

Ситуация становилась тревожно-угрожающей, и неизвестно, как бы она развивалась дальше, если бы не появился Гриша Левенец и не спас товарища Жмака.

Схватив казенный мотоцикл, Гриша мигом примчался на фермы, встал перед товарищем Жмаком, как лист перед травой, извинился и даже предложил коляску своего мотоцикла.

Но что там какая-то коляска, когда у товарища Жмака машина. Ну да. Черная ему и не снилась. Белую не давали и не могли дать. Приходилось ездить на чем-то невыразительном, цвета сухой глины с гербицидами. И хотя с таким цветом не очень покрасуешься, но все же это машина, а не коляска мотоцикла!

- У меня с вами разговор, - сказал товарищ Жмак, прибыв в Гришин кабинет. - Надо бы сюда и председателя колхоза, но ее сегодня нет.

- Верно, - подтвердил Гриша. - Ее куда-то вызвали.

- Я должен был бы знать об этом, - недовольно заметил Жмак, - но не будем.

- Не будем, - согласился Гриша.

- Тут дело касается сельского Совета.

- Например?

- У вас были два представителя из области?

- Это какие же? В отношении коз?

- Допустим.

- Ну, были.

- Как вы их встретили?

- Так, как они того заслуживают.

- Вы мне не накручивайте! Двух представителей из области как вы приняли? Вы их выгнали голодными?

- А кто же должен был их кормить? Сельсовет? У нас нет таких ассигнований. Колхоз? Колхозу надо выполнять Продовольственную программу. А Продовольственная программа не для дармоедов. Вы знаете, что три человека за год могут съесть быка? А где этого быка взять? Да и разве к нам за год приезжают три человека? Мы образцовое село, к нам люди валом валят.

- Вы тут наломаете дров, а мне хлопать глазами!

- Кстати, - прищурил глаз Гриша, - вы слышали, как воробей свистит?

- При чем тут воробей? - возмутился Жмак. - Воробей при чем, когда такое отношение к вышестоящим представителям?

- Кстати, - сообщил не без торжества Гриша, - эти вышестоящие, о которых вы говорите, допытывались про ваших коз.

Жмак встрепенулся, как внесенный в Красную книгу орел.

- Мои козы?

- А чьи же? - удивился Гриша.

- Попрошу, - солидно откашлялся Жмак. - При чем тут я? Козы ваши - вам и отвечать.

- Эту козью комиссию, - вздохнул Гриша, - как-то еще удалось спихнуть, а что делать с Пшонем?

Пшоня Гриша подбросил Жмаку как тонкий намек на толстые обстоятельства. До него дошел слух, что учителя физкультуры подарил (если это можно так назвать) Веселоярску товарищ Жмак. Как оно было на самом деле, так или нет, - этого ни проверишь, ни докажешь. Слух летает, как дикая утка: бабахнут ее из ружья - упадет к твоим ногам мертвая; не бабахнут - полетит дальше, раздуваясь и разрастаясь до размеров, которых не знает ни живая ни мертвая природа.

Что же касается товарища Жмака, то фамилия Пшонь вызвала в нем настоящие катаклизмы, то есть перевернула и переколотила в нем все, что можно перевернуть и переколотить: духовную и телесную субстанцию, самые передовые достижения и пережитки проклятого прошлого, общественное и личное, передовое и отсталое. Жмак в один миг возненавидел и испугался этого Левенца, это непостижимое порождение новых времен, новых способов мышления и нового стиля поведения. До сорока девяти лет своей жизни товарищ Жмак проскочил уже около тридцати должностей в тридцати организациях (из чего мы можем сделать вывод, что все должности были только солидные), и всегда он все свои силы отдавал сфере общественной, о личном не вспоминал и не напоминал, завоевывал себе авторитет, значимость и бескорыстность. Но, как заметил еще в пятом столетии нашей эры блаженный Августин, образ обманывает нас тем больше, чем больше он выдает себя за натуру, то есть за правду. Противоречие между правдой и враньем рано или поздно становится видимым, как бы человек ни старался спрятаться за громкими фразами, или за мнимыми поступками, или за фальшивым пафосом. Так случилось и с товарищем Жмаком. Он был честный, преданный, последовательный и неотступный. Но в его дебелом теле природой были заложены соответствующие запасы нежности и даже любви, о чем он, разумеется, не мог написать ни в каких отчетах. Товарищи Борис Борисович, Петр Петрович, Федор Федорович никогда не интересовались личной сферой жизни товарища Жмака (их можно понять, если учесть то огромное количество требований и задач, которое они несут на своих далеко не атлетических плечах), а тем временем общественная сфера нежданно-негаданно (точнее говоря, под действием законов природы) пересекается со сферой личной, и тут мы получаем критическую массу, к которой за последние десятилетия приучили нас ядерные физики, и со страхом и ужасом ждем взрыва и катаклизма.

Но... Товарищ Жмак меняет дочь на Пшоня, и, как говорил когда-то Самусь, все правильно. Тут