атаковать и штурмовать сразу, с первого же слова. Вот они сели и сразу же приступят к делу. Однако Валерий, которому надлежало бы перехватить инициативу разговора в свои руки, почему-то молчал. Вежливо улыбался, начал пить какую-то бурду, предложенную немцем, пришлось пить и Борису, словно он ради этого ехал сюда из далекого Киева.
- Так, так, - промолвил Вассеркампф, щуря глаза, - еще день-два, еще несколько дней... Чистая случайность, что вы видите меня здесь за столом... Наступает то время, когда все мы разъезжаемся... Тут слишком жарко... Человек должен время от времени погружаться в море... Мы, немцы, отдаем предпочтение Адриатике... Везем туда каждое лето свои полиартриты, подагры, одышки... На оба берега - на итальянский и югославский. Венеция, Дубровник, Черногория... Монтенегро... В Монтенегро, по мнению наших жен, великолепнейшие любовники! Ночью они спускаются с гор на побережье, а утром снова исчезают в своих загадочных горах, это просто мистика какая-то, но наши жены... Ха-ха! Я называю это запоздалыми возмещениями, к тому же не по адресу. Ибо во время войны в Монтенегро, то есть в Черногории, стояли не наши войска, а итальянские, и эти итальянцы вдоволь развлекались с черногорскими девушками, поэтому соответствующие вознаграждения черногорцам надлежало бы получать именно с итальянских девушек, а не с немецких нетва?
- Слушайте, - неожиданно спросил Борис, - ваши предки не из моряков?
- Ха-ха! - хохотнул Вассеркампф. - Вас сбила с толку моя фамилия! Не обращайте на это внимания! Мои предки - из воды, но из болотной. Померания, слыхали? Надо мной все смеются: как это так - занимаешься делами военных репараций, а свою Померанию возвратить не можешь, отдал ее Польше? Я вам скажу: с этими репарациями - сплошные недоразумения. Недавно был комический инцидент. Приехал ко мне капитан из Бремена. Да, да, настоящий капитан. У него дизель-электроход, вполне современное судно водоизмещением в четырнадцать тысяч тонн, можете себе представить. Ходит он в Индийский океан и дальше, в Малайю, в Японию. И вот. В Сингапуре или где-то там еще кто-то из членов команды подарил капитану обезьянку. Такое милое создание. Мы, немцы, любим все живое. А тут - дальний путь, одиночество, капитан, человек уже немолодой, обрадовался обезьянке. Устроил ее в своей каюте. Маленькая хозяйка, представляете? Ну, так... Утром капитан идет на свой мостик, обезьянку оставляет в каюте, но забывает запереть дверцу сейфа, а в сейфе толстенная пачка марок. Месячная плата для всей команды. Представляете? И хотя деньги не пахнут, как говорится, но обезьянка разнюхала эту пачку, схватила ее, а как только капитан скрипнул дверью, возвращаясь к себе, обезьянка шмыгнула в щель - на палубу. Капитан сразу же обнаружил пропажу, поднял тревогу, за обезьянкой погнались, но... Хотя о немцах и сказано, что они обезьяну выдумали, однако по ловкости обезьяна превосходит даже немцев. Так и тут. Вылетела обезьянка на самую верхушку мачты, принялась рассматривать деньги, сдирать с них банковскую упаковку, на нее кричат, посвистывают снизу, кто-то начал уже взбираться вверх по мачте, боцман приладил шланги, намереваясь сбить обезьянку струей воды, кто-то советовал снять проклятого зверька выстрелом из малокалиберной винтовки, но пока растерявшиеся люди собирались с мыслями, обезьянка разорвала ленточку и начала швырять деньги вниз. Зрелище редкостное. Океан, прозрачность, синяя волна - и над нею кружат не чайки, нет - полноценные немецкие марки! Есть от чего схватить сердечный удар! Несколько банкнотов упало на палубу, и - нужно отдать должное честности команды - все было вручено капитану, но ведь это несколько банкнотов, а весь месячный оклад целая пачка марок! - полетел в океан, и хотя были спущены шлюпки и матросы кинулись вылавливать деньги, не много им удалось выловить, ибо оказалось: немецкая марка тонет в морской воде! Так, будто она не бумажная, а в самом деле из чистого золота! Представляете! И хоть капитан, беспомощный в своем несчастье, обратился ко мне. Дескать, раз у вас здесь возмещение, следовательно...
- Мы бы не хотели ошибаться так, как ваш капитан, - снова не выдержал Отава, возмущаясь молчанием Валерия. Так они просидят целую вечность, и этот тип будет развлекать их своими бессмысленными сказочками.
- Герр секретарь, - вежливый поклон в сторону Валерия, - предупредил меня, что речь идет о деле, связанном с военными возмещениями, - нетва?
Считая, что разговор направлен в главное русло, Борис имел неосторожность коснуться этого проклятого 'нетва'.
- Вы не ошиблись, герр Вассеркампф, - сказал он. - Хотя относить мою миссию к области чисто военных возмещений, видимо, не следует, ибо это не моя специальность, прошло уже много лет после окончания войны, остались, наверное, лишь те потери, которые уже не возместишь ничем.
- Прекрасно! - воскликнул советник, вскакивая со стула и обмахивая себя полами пиджака. - Герр профессор выразился удивительно точно! Ибо кто же, скажите вы мне, может возместить немецкому народу те семь миллионов и триста семьдесят пять тысяч восемьсот солдат, которые погибли...
Он чуть было не сказал за 'фюрера', но вовремя спохватился, чем моментально воспользовался молчавший до сих пор Валерий.
- Думаю, герр советник, - сказал он сдержанно и тихо, - что в наши полномочия не входит обсуждение человеческих потерь в прошлой войне.
- Очевидно, - согласился Вассеркампф, - но я просто...
- Наш гость из Киева, - продолжал далее, не слушая, Валерий, и советнику пришлось сесть на свой стул, застегнуть пиджак, принять вполне официальный вид и утвердительно покачивать головой, хотя, видно, в нем все так и подпрыгивало от избытка слов, которых он не успел обрушить на посетителей. Натренированность в разглагольствованиях у Вассеркампфа была доведена до невероятного совершенства. - Так вот... наш гость из Киева прибыл сюда, чтобы выяснить одно дело, касающееся некоторых исторических реликвий украинского народа...
- Даже не украинского, - добавил Борис, - а всех славянских народов, ибо речь идет о Киевской Руси... Эпоха Ярослава Мудрого...
- Ах, да, - наконец прорвался в разговор Вассеркампф, - герр профессор историк - нетва? Поверьте, я самого высокого мнения об истории. Настало время, когда нужно присваивать историю уже не целому народу, а отдельным людям, индивидуумам, социальным атомам... Наши философы... Хайдеггер, Ясперс... Надеюсь, вы знакомы с их работами...
- Прошу прощения, - вежливо произнес Отава, - но я прибил не для того, чтобы обсуждать проблемы экзистенциализма...
- Нет, нет, - снова вскочил советник, - я только об истории. Представьте себе: мой шеф, министериаль-директор Хазе, не может слышать об истории. 'Что? - кричит он. - История? В этой вашей истории есть только хронология и факты существования населении пунктов. Все остальное вранье!' Тогда я говорю ему: 'Герр Хазе[62] не верит в фамилии. И я понимаю министериаль-директора: имея такую фамилию, разве станешь симпатизировать истории?' Но в одном мы с министериаль-директором сходимся: в современной истории уже не может быть открытий. Все открыто, все зарегистрировано.
- К сожалению, в наше время историки часто вынуждены заботиться действительно не о новых открытиях, - снова дал себя поймать на слове Борис, - а отвоевывать старые истины; часто совершенно очевидные...
- Не у меня, надеюсь, отвоевывать? Я - простой чиновник. Моя сфера вполне материальные вещи. Истины - это не по моему отделу. Что же касается вещей... Мы работаем с возможной идеальной пунктуальностью... Я мог бы вам... Но лучше я вам расскажу одну историю - нетва?
Так они вынуждены были в тот день выслушать от Вассеркампфа еще одну историю.
Начинается с войны. Сорок первый год. Шестого апреля немецкие войска переходят границу Югославии, через двенадцать дней юный король Петр поручает генералу Недичу подписать акт капитуляции. Югославия отнюдь не такая страна, чтобы ее можно было покорить за двенадцать дней. За двенадцать дней там даже не облетаешь на самолетах всех гор. В Югославии есть уголки, куда за всю историю не мог проникнуть ни один завоеватель, скажем, в той же Черногории, или, как вслед за итальянцами все называют ее, Монтенегро. Рассказывают, когда сам Наполеон после своих блистательных побед послал к черногорскому владыке требование, чтобы он пришел к нему с поклоном, черногорец ответил, что когда кому нужно, то пускай сам придет в Черногорию - причем не верхом, а пешком, ибо черногорские юноши все равно ссадят нежеланного гостя с коня. Ну так вот. Капитуляция сорок первого года была чисто условной. Бывает, что капитулирует народ, тогда как армия еще борется, а бывает и наоборот. Тут случилось так, что
