– Тс, тише, тише! – прервал вполголоса Стемид, поглядев с беспокойством вокруг себя. – Послушай, Тороп, нельзя ли тебе как-нибудь выйти из этого подземелья?

– Да кабы можно было, так черт ли бы велел мне увязить голову в этом проклятом окне. Посмотри: тут есть дверь; она заперта снаружи.

– Постой!.. – сказал Стемид. – Да замка-то нет… одна задвижка… Ну, выходи, проворней, – закричал он, отворяя дверь.

Тороп протащил назад свою голову, соскочил на землю и в два прыжка очутился на псарном дворе.

– Говори скорей, – сказал Стемид, отведя его к стороне, – что ты знаешь о Всеславе?.. Где он?

– Покамест в лесу, за Почайною.

– Как, так близко от Киева?

– Да это бы ещё ничего, а вот что худо: проклятый Вышата пронюхал все и знает теперь, где его найти.

– Что ты говоришь?

– И это бы не беда; хоть он и знает, где Всеслав, а не скоро бы до него добрался; да вот что плохо: Вышата выпытал от меня обо всем, хочет завтра чем свет отправить со мною воинов, и мне придется выдать им Всеслава руками.

– Как, Тороп, и ты согласился?

– Что ж делать, молодец: неволя скачет, неволя плачет, неволя песенки поет. Мало ли я вертелся и туда и сюда…

– Выдать руками Всеслава!.. Да ты бы должен…

– Что, господин честной?

– Умереть, а не говорить ни слова.

– Право!.. А скажи-ка мне, господин Стемид, сбирались ли когда-нибудь зарыть тебя живого в землю – а?.. Надевали ли тебе петлю на шею?.. Затягивали ли её помаленьку да с расстановками – а?.. То-то и есть! Хорошо говорить о смерти, когда она за тридевять земель, а как висит на носу, так, прошу не погневаться, молодец, и тебе небо с овчинку покажется!

– Вышата знает, где его найти!.. – сказал, помолчав несколько времени, Стемид. – И завтра чем свет…

– Да, завтра чем свет его соследят, как красного зверя.

– Так надобно сегодня же уведомить об этом Всеслава.

– Вестимо надобно, да как?

– Если б я мог отлучиться…

– Так прошатался бы даром всю ночь по лесу; а если бы и набрел ненароком на Чертово Городище, где живет теперь Всеслав, так без проводника наверное увяз бы в болоте. Нет, молодец, постарайся как- нибудь меня отсюда выручить, так это будет вернее.

– За этим дело не станет, Тороп. Теперь ещё светло, а вот как смеркнется и придет сюда великий князь со всем своим поездом…

– Да разве он теперь не здесь?..

– Нет, он остался близ горы Щековицы повеселиться соколиною потехою, а меня со псовою своею охотою отправил сюда. Как он станет выезжать, так под шумок-то можно будет выпроводить тебя за ворота. Да только вот что: куда ты спрячешь Всеслава? В лесу ему оставаться нельзя; теперь, как узнали, что он придерживается за Почайною, так все кусты обшарят… Э, постой, я найду ему местечко!.. Только бы нам спрятать его денька на три, а там авось как-нибудь это дело-то уладим. На первых порах за него никто не смеет и челом ударить великому князю – теперь он больно гневен; а как немного поуходится, так за Всеслава станут хлопотать и Рохдай, и боярин Ставр, и Соловей Будимирович, да и сам Добрыня словечко замолвит. Ты знаешь Аскольдову могилу?

– Как не знать.

– Ну вот, как пойдешь к ней от села Берестова и поравняешься с сосновым лесом, так надобно повернуть направо по тропинке, в глубокий овраг; идти все оврагом, мимо пчельника, вплоть до осиновой рощи; а тут принять налево, так и упрешься в низенькую, ветхую избушку. В ней живет старуха, её зовут Вахрамеевной. Скажите ей, что вы присланы от княжеского стремянного Стемида для того, чтоб она укрыла вас от злых людей. Если же она начнет отнекиваться, так скажи ей, Тороп: Стемид велел, дескать, бабушка, тебе напомнить Велесов праздник и озеро Долобское.

– Долобское озеро?

– Да. Вот изволишь видеть: эта Вахромеевна слывет в народе ведьмою, и в прошлом году – помнишь, как был падеж на скотину, – прошел слух, что это её козни. Вот в самый Велесов день, близ Долобского озера, она попалась в руки к пьяным посадским, и они утопили бы её наверное в черном омуте, кабы, на её счастье, не прилучилось мне ехать мимо с княжескою охотою; да и я-то насилу её выручил. Она поклялась Чернобогом, что вечно будет благодарна и при случае не пожалеет даже живота своего, чтоб сослужить мне какую бы то ни было службу… Эй ты, Зудила Горлопанов, – продолжал Стемид, обращаясь к одному седому охотнику, – поди-ка сюда! Видишь ли ты этого детину?

– Вижу, господин Стемид.

– Я принимаю его в государеву охоту, на место ловчего Юрки, который сегодня сломил себе ногу и, чай, долго не оправиться. Ну что ж ты глаза-то выпучил?

– Не погневайся, господин Стемид, – сказал охотник, посматривая с удивлением на Торопа, – да неужли-то не нашел ты никого покрасивее этого детины?

– Молчи, Горлопанов, не твое дело: он несмазлив, да зато досуж. Отбери у Юрки платье, шапку, рог и всю охотничью сбрую и отдай ему.

– Слушаю. В пору ли только ему будет? Юрка малый рослый, а этот видишь какой!.. Не знаю, сколько его в земле, а на земле-то немного.

– Ничего. Зипун подберет да подтянет поясом, а шапка-то уж, верно, широка не будет.

– В самом деле!.. – прервал с громким хохотом охотник. – Ай да головка! Экий пивной котел! Ну, брат, по голове, нечего сказать, ты Полкан-богатырь, да плечи-то у тебя узеньки.

– Каковы ни есть, любезный, – прервал Тороп, – а на медведя один хаживал.

– Ой ли?

– С волками песенки певал, а с лисой поплясывал.

– О, да ты, никак, балагур, товарищ? Ну, пойдем, что ль? Я наряжу тебя ловчим, только смотри, любезный, не вдруг показывайся, а то, пожалуй, всю псарню распугаешь.

Тороп отправился вслед за ним в большую избу, в которой располагались ночевать все охотники; а Стемид, отдав ещё несколько приказаний, пошёл за ворота наружной стены, чтоб видеть ещё издалека, когда великий князь станет подъезжать к селу Предиславину.

Солнце закатилось. Зарделись и вспыхнули в пламенном разливе вечерней зари дымчатые облака на западе, и в конце широкой просеки, которая разрезывала надвое дубовую рощу перед селом Предиславиным, зачернелась густая толпа всадников: дубовые ворота заскрипели на тяжких вереях; стража выстроилась перед своею караульнею, и ключник Вышата, окруженный служителями и держа в обеих руках поднос с большим серебряным кубком, вышел за ворота. Медленно двигалась толпа всадников. Впереди, на белом коне, ехал великий князь, а подле его стремени ближний дворцовый сокольничий; он держал на левой руке своей белого кочета. За ним ехали, не наблюдая никакого порядка, богатыри, бояре и витязи великокняжеские, а позади, попарно, охотники соколиной охоты, несколько конных воинов варяжской дружины и киевский воевода Светорад, который, поотстав от других, ехал, разговаривая с любимыми певцами Владимира: Соловьем Будимировичем и Фенкалом. Когда великий князь приблизился к воротам, ключник Вышата, сделав несколько шагов вперед и поклонясь в пояс, сказал:

– Милости просим, государь Владимир Святославич, милости просим! Давно ты не изволил сюда жаловать; без тебя твой потешный двор заглох травою и туманом подернулся. Пригрей его, солнышко наше красное, и выкушай кубок сладкого меду из погребов твоего села Предиславина.

– Спасибо, Вышата! Посмотрим, как ты угостишь нас, – сказал Владимир с ласковою улыбкою, въезжая в ворота. Вслед за ним двинулся весь поезд, исключая охотников и варяжских воинов: первые отправились на соколиный двор, который пристроен был снаружи к одной из стен ограды, а вторые вошли