служивших им постелью.

Теперь Кингсли предстояло месить грязь не на уровне земли, а на шесть футов ниже — он спустился в окопы и начал приближаться к самой линии фронта. Сначала он спустился в резервный окоп. Здесь он увидел солдат, которые продвигались либо к линии фронта, либо обратно в тыл, где их размещали в разрушенных деревнях и на фермах, а иногда даже отправляли на настоящий «отдых» вдали от линии огня. Солдаты обычно две недели проводили на линии фронта, а потом получали шесть дней отдыха. По лицам и состоянию людей было нетрудно определить, кто передвигался вперед, а кто — назад.

Теперь Кингсли находился всего в сотне ярдов от фронта, но продвигался он очень медленно. Сначала ему пришлось преодолеть резервный окоп, чтобы попасть в окоп связи, который вывел его на линию поддержки. Окопы были вырыты зигзагом и напоминали формой зубья; с неба они казались зубчатой стеной, распластанной по земле. В окопах, вырытых зигзагом, меньше страдают от взрыва, попавшего в траншею, в них проще укрыться от пулеметного огня, который косит все, что находится на одной прямой. Разумная мера предосторожности, но продвигаться по окопу было тяжело. Постоянно петляя и поворачивая, обходя угол за углом, Кингсли глубоко сочувствовал солдатам, которым приходилось бороздить этот заболоченный лабиринт каждый день, таская на себе по шестьдесят фунтов снаряжения. Повсюду шныряли крысы, огромные, словно кошки, они плавали в воде, бегали по брустверу, пробегали по солдатам, которые сидели в землянках и пытались подремать перед напряженной ночью. Говорили, что в окопах живут только три вида животных: крысы, вши и люди. Именно такую компанию избрал для себя человек — венец творенья.

Наконец Кингсли добрался до окопа связистов и направился к линии поддержки, отделяющей его от фронта. Торопливо пробираясь по траншее, Кингсли почуял непереносимую вонь хлорной извести, смешанной с экскрементами, и понял, что не облегчался с тех пор, как делал это в компании своих попутчиков в поле у вагона для лошадей. Возможно, дело было в запахе, или в редком свисте и грохоте артиллерийских залпов над головой, или в совете, который ему дали: «Никогда, ни при каких обстоятельствах не упускай возможности посрать»; какова бы ни была причина, ему вдруг срочно понадобилось облегчиться, поэтому он свернул в отхожее место. Здешние удобства представляли собой ряд ям, к которым вела узкая траншея. В ямах стояли ведра и пара больших коробок из-под печенья, наполненные отходами, которые дежурным предстояло опорожнить под покровом темноты. Кингсли прошел по дорожке и выбрал себе ведро. Задрав шинель и расстегнув штаны, он присел над ведром под проливным дождем. Над другими ведрами примостилась еще парочка солдат.

— Сэр, тут прямо за резервным окопом есть санитарный узел для офицеров, — сказал младший капрал, очевидно заметив капитанские погоны Кингсли.

Кингсли не смог сдержать улыбки, услышав такое определение; слово «санитарный» меньше всех остальных слов подходило к условиям Западного фронта.

— Если вы не возражаете, я лучше здесь, — ответил он.

— Всегда вам рады, сэр. Только не засиживайтесь, ладно? Фрицы всегда быстро подмечают, где мы вырыли сортиры, а этот здесь уже неделю стоит.

Капрал ушел, и, подстегнутый его словами, Кингсли без промедления закончил свои дела. Подтереться было нечем: не было ни бумаги, ни воды, одни хлорные лужи под ногами, поэтому Кингсли ничего не оставалось, как натянуть штаны, застегнуть ремень и отправиться дальше. Он понял, что люди, чьи землянки зачастую кишели гниющими телами павших товарищей, быстро привыкали обходиться без обычных удобств, но Кингсли было ужасно неуютно оттого, что он не вытер зад и не вымыл руки.

Снова оказавшись в окопе связистов и повернув по направлению к вражеским укреплениям, Кингсли вскоре добрался до линии поддержки. Здесь находились солдаты, в чьи обязанности входило поддерживать, прикрывать и заменять солдат на линии боевых действий в случае наступления немцев или отправляться на передний край в случае наступления англичан. Здесь царил порядок: Кингсли заметил мешки с песком и приличный дощатый настил, а также стойки для ружей и хорошо оборудованные землянки. Однако, учитывая, что англичане должны были продвигаться вперед максимально быстро, ему показалось, что все здесь выглядело тревожно стабильно и только доказывало, что продвижение идет слишком медленно.

Солдаты, которые еще не спали, перебирали снаряжение, разогревали еду в банках (если у них была еда и топливо, чтобы ее разогреть), прибирались и вели постоянную битву, которая являлась такой же неотъемлемой частью их жизни, как и борьба против немцев: войну со вшами. Вши не уважали никаких чинов, и офицеры наряду с солдатами просто кишели ими. Кингсли пробыл здесь недолго, но чувствовал, что и сам успел набраться вшей. Он наблюдал за тем, как солдаты выжигают спичками и зажженными сигаретами швы и складки одежды, слушая приятный треск лопающихся насекомых.

— Можно убить тысячу, — сказал один солдат Кингсли, когда тот проходил мимо, — но на их похороны придут миллионы.

Кингсли улыбнулся.

— Я ищу капитана Эдмондса, — сказал он.

— Вам нужно дальше, — ответил мужчина. — Он со своим отрядом на самой передовой. Их туда вчера отправили.

Кингсли поблагодарил солдата и собрался продолжить путь, но тут в десяти ярдах за окопом взорвался снаряд. Кингсли пригнулся, а те, кто был с ним рядом, даже ухом не повели.

— Не обращайте внимания, капитан, — с улыбкой сказал истребитель вшей. — Немцы вчера таких штуковин кинули штук двести — триста, и никого даже не поцарапало. Они ищут отхожее место — очень помогают как следует просраться.

Кингсли пошел дальше, повернул за угол еще одного зуба окопа, оставив за собой взвод человек из пятидесяти. Раздался очередной сильнейший взрыв — такого Кингсли еще не слышал. Грохот ударил по барабанным перепонкам, в висок словно саданули кувалдой, и он почувствовал обжигающую боль. За взрывом последовало короткое затишье, а затем раздались крики.

Кингсли вернулся и заглянул в часть окопа, из которой только что вышел. Не поверни он за угол из мешков с песком, его, несомненно, ждала бы та же участь, что и тех, кто теперь являл собой кошмарное зрелище. Фугасный снаряд попал в группу солдат, и здесь творилось что-то кошмарное. Из пятидесяти солдат, мимо которых только что проходил Кингсли, — которые пять секунд назад готовили, чистили и убивали вшей, — по меньшей мере десять погибли, еще пятнадцать умирали и практически все остальные получили серьезные ранения. Стены окопа обагрились кровью, повсюду валялись части тел, и, взглянув на свою форму, Кингсли увидел, что ее залила так называемая мокрая пыль: брызги плоти и мозга, которые всего пару секунд назад были частью живых людей. Он увидел, что осталось от солдата, который указал ему дорогу. Он получил самое страшное ранение — в живот; кишки у него вывалились наружу — таких хирурги даже не пытаются лечить. Он умолял своего товарища его пристрелить.

— Давай подождем медофицера, ладно? — услышал Кингсли слова его товарища, но было очевидно, что от медофицера хороших вестей можно было не ждать.

Когда раздались свистки и мимо него пробежали санитары команды с носилками, Кингсли с трудом поборол искушение развернуться и убежать. Как можно быстрее выбраться из этого отвратительного места. Он и предположить не мог, что может так испугаться. Отвага Кингсли всегда основывалась на спокойной уверенности — высокомерной уверенности, как он понял теперь, — в собственных силах. Он был из тех, кто умеет и думать и драться, и, более того, мог делать одновременно и то и другое лучше многих. У него был развит инстинкт самосохранения, и если кто и мог справиться с опасностью, так это он. Но все это замечательно в обычной обстановке, где можно делать выбор и планировать свои действия. А эта совершенно случайная смерть, от которой не спас бы никакой разум, показала, сколь уязвима броня Кингсли. В такой ситуации и гений и дурак оказывались в совершенно одинаковом положении. Не имело значения, трус ты или храбрец, осторожен ты или бесшабашен, потому что людей здесь убивали словно мух. Только судьба определяла, выживет ли солдат в окопе или погибнет.

«От своей пули не убежишь», — говорили ребята.

Оставалось просто положиться на удачу.

А вот это было никак не в характере Кингсли.

Пытаясь сдержать приступ тошноты и справиться с бурлящим кишечником, он направился по указанному направлению к последнему окопу связи, за которым начиналась передовая. Именно там, когда уже стемнело, Кингсли наконец нашел капитана Эдмондса. Он сидел в землянке и вместе с двумя