хвалят, и, позвольте заметить, эти ребята отлично разбираются в таких вещах. Скучнейшие зануды, но толк в еде знают. Яйца, бекон, жаркое, жареные почки с подливкой, отменная кровяная колбаса и, как меня уверяют, лучшие девки на набережной.

— К черту ваши завтраки, капитан, и к черту ваши дурацкие заигрывания с девицами. Говорите, что у вас за дело, и давайте со всем покончим.

Шеннон нарочито поморщился.

— Ну же, инспектор, вы ведь не возражаете против разговора в уютной атмосфере и на полный желудок? Признаюсь, я привел вас сюда из корысти. Если я пообедаю с вами, я сохраню чек, и министерство возместит мне издержки. Если я пообедаю один, то, боюсь, мне придется выложить собственные наличные, а я ненавижу тратить собственные деньги, если можно поживиться за счет Джона Булля.

Кингсли неохотно вошел в гостиницу, снова подумав, что ему невыгодно злить Шеннона, и к тому же припомнив, что ничего не ел с последнего отвратительного ужина в тюремной больнице.

Агнес Кингсли приподняла вуаль и взглянула на гроб. Вновь ее красота ярко контрастировала с мрачным окружением тюрьмы, как и во время того посещения Брикстона, когда она сказала Кингсли, что разводится с ним.

Шеннон солгал Кингсли. На самом деле Агнес решила присутствовать на его похоронах и даже не думала их пропустить.

Они уведомили ее непростительно поздно, и у нее было меньше часа, чтобы домчаться до Риджент- стрит и подыскать подходящий случаю вдовий наряд. Ей пришлось переодеваться в магазине и выйти в черном платье с подколотым булавками подолом и с сумкой, куда продавщица сложила ее старую одежду. Это было неудобно и неуместно, но Агнес Кингсли должна была предстать перед тюремными властями в облике гордой, исполненной достоинства вдовы. Да, жизнь ее пошла прахом, но ничто не заставило бы ее снизить планку.

Она прибыла практически в назначенное время и, войдя в огромную дверь тюрьмы, потребовала, чтобы надзиратель побежал вперед в маленький дворик и попросил дождаться ее прихода.

— Я не собираюсь бежать на похороны собственного мужа, — сказала она. — Им придется подождать, или, попомните мои слова, я им этого никогда не забуду.

Ее подождали, и Агнес простояла над могилой всю короткую церемонию и попрощалась с мужем. Тюремный капеллан с головокружительной скоростью зачитал строки из «Книги общей молитвы»; было очевидно, что ему очень хотелось оказаться в это время в другом месте.

— Мужчинарожденныйотженщины… — бормотал капеллан. — Мынеприносимничеговэтотмир… Прахкпраху… ВоимяОтцаиСынаиСвятогоДуха… Аминь.

Никаких дополнительных молитв не было, никаких стихов или музыки.

Когда краткая служба закончилась, капеллан отошел в сторону и велел могильщикам немедленно закапывать могилу. Агнес подняла руку, остановив их.

— Подождите, — сказала она. — Я хотела бы кое-что прочитать.

Начальник тюрьмы, присутствовавший на похоронах в знак уважения к рангу отца Агнес, взял ее под руку.

— Сожалею, миссис Кингсли, но у нас множество других забот и нет времени для…

— Отпустите меня, сэр! Я хочу прочитать стихи, — твердо сказала Агнес, отдернув руку. Начальник тюрьмы неохотно поклонился, и Агнес достала из сумки листок бумаги. — Мой муж часто читал это стихотворение моему сыну, которому всего четыре года. Это «Если» Редьярда Киплинга.

Капеллан, начальник тюрьмы, два надзирателя и могильщики громко вздохнули, но Агнес Кингсли читала не для них.

Когда она остановилась после первой строки, было очевидно, что начальника тюрьмы так и подмывало вмешаться и прервать ее чтение, но у него не хватило смелости. Все понимали, что Агнес собиралась прочитать все стихотворение, все тридцать две строки, и более того, прочитать не спеша, твердо и размеренно. Начальнику тюрьмы оставалось только смотреть в небо и считать слоги, пока она читала третью строфу, а затем четвертую. Наконец она закончила, после чего бросила листок в могилу и опустила вуаль, чтобы скрыть слезы.

— Спасибо за ваше терпение, — обратилась Агнес к начальнику тюрьмы.

— Не за что, миссис Кингсли.

— Должна сказать, — добавила она, когда он провожал ее обратно, — мне показалось, что вы очень спешили избавиться от останков моего мужа.

Начальник тюрьмы сказал, что это не так, но Агнес не поверила ему.

— То есть вы хотите сказать, что всех хороните на следующий день после смерти? В Лестершире все совершенно по-другому.

Начальник тюрьмы объяснил, что в случае захоронения на территории тюрьмы это стандартная процедура, поскольку, к сожалению, у них негде держать покойников.

— А почему вообще его похоронили на территории тюрьмы? Он ведь не был убийцей.

— Таковы были указания министерства внутренних дел, миссис Кингсли.

Поначалу Агнес хотела устроить скандал; она была гордой женщиной и считала, что власти значительно превысили свои полномочия, избавившись от останков ее мужа неподобающим образом и втайне. Она прекрасно понимала, что им хотелось как можно скорее разделаться с этой ужасной историей. Но какой смысл поднимать шумиху? Дуглас мертв, и если бы она настояла на организации подобающих похорон, кто бы на них пришел?

В конце концов, возможно, так действительно лучше. Кингсли и сам всегда говорил, что, когда человек умирает, его больше нет, и его тело она может хоть в Темзу кинуть, ему все равно. Агнес села в машину, и шофер увез ее из «Уормвуд скрабз».

— Вы только поглядите! Отличная пташка, верно? Вот что нужно войскам, разве нет?

Шеннон и Кингсли вошли в ресторан гостиницы «Мажестик», и молоденькая официантка, просто восхитительная на вид, как верно отметил Шеннон, проводила их к столику у окна.

Их столик стоял поодаль от остальных, частично отгороженный от основного зала рядом кадок с пальмами. Неподалеку расположился струнный квартет, который, не мешая их разговору, не позволял другим посетителям слышать их беседу.

Как почти все струнные квартеты в гостиничных ресторанах, они играли подборку из Гилберта и Салливана и как раз добрались до довольно унылого отрывка из «Йомена-гвардейца». Шеннон начал подпевать себе под нос, глядя в забрызганное солеными каплями окно: