этими самыми заниматься, совсем развеешься. Задвинувшись в карман, Мург славно хватанул улару — аж правый нижний квадрант запульсировал. Тут все-все затряслось мурговыми самообвинениями в прожорливости. («Как странно, — закристал Мург, — что мы пользуемся словом „упар“ в таких разных значениях: ведь это и жизненная сущность, и новорожденный, если получается многодомным, и уболталово, и Фом… только Фом настоящая рага в грызле». Но крист получился старый — Мург уже много раз так кристал. Релаватор тут же отметил в формуляре и нагрузил Мурга за повтор. Мург совсем уж возбух.)

— Нечестиво, — оскорбил он релаватора. Послал впечатление через три искрива и таким зарозовелым, что обратно уже не заполенишь.

Окончательно раздраконенный — и нагрузкой, и вынужденным коварством — Мург вернулся в громадное голубое яйцо к этому самому. А это самое, которое из тех, что-то совсем скомкалось, обернуло придатки вокруг центрального и дергалось очень-очень неприглядно. У Мурга даже в жоре закуклилось. Тоже еще, пятерки. Уроды! Уродищ уродливей!

Опоясываясь, Мург шланганул и затвердел. Это самое тут же запищало и отодвинулось к самой стенке яйца. Круглые на верху его переднего выпучились. Мург, как бригадир, ожидал встретить такую реакцию. Недаром он устаканил лучшие тексты по данному предмету. И «Нестабильность в твердых и газообразных формах жизни» Зицмуда, и «Техничное шлангование» Т-Жранца, и «Общение с иными» этого экзоморфа из 884-го — как там его по имени? Так что уж где-где, а тут он считал себя вполне компетентным.

Потом Мург принял форму этого самого.

А это самое дико заревело. Видно, форма получилась не очень.

Тогда Мург попытался обменяться с этим самым этосамыми звуками. «Думай все путем мала-мала думай еще». Куда там! Это самое только хуже взвыло, а из звуковой щели вывалилось розовое и задрожало-задрожало.

«Видать, развинчено», — выкристал Мург. (Тут его уже не нагрузили. Значит, крист пригодился для подготовительной фазы. Значит, работа шла.) Мург убрал шерсть и колеса — и это самое как будто малость отморозилось. Тогда Мург покопался у этого самого в памяти и нашел нужные звуковые наборы.

— Брось, чувак, расслабься. Никто тут тебя не обломает.

Это самое заметно успокоилось, прекратило хлюпать и дергаться. На переднем покраснело — и Мург, решив откликнуться, тоже немного полыхал. Тогда это самое блевануло.

Судя по всему, это самое легко переносило красное, зеленое и золотистое, а от херного или гнуйного сразу блевало. Мург перестал попыхивать.

— Ну-ну, кореш, не заводись. Все путем.

— Где я? — тихо спросило это самое. Верхняя звуковая щель задрожала.

— В яйце, — ответил Мург.

Это самое мигом заструячило из своих круглых соленым раствором.

При помощи шести согласованных методик Мург убедился, что в его родной среде этому самому не по вкусу. Тогда он решил чуть-чуть это самое унять. Шланганул сразу и яйцо, и себя, и это самое.

Теперь их со всех сторон окружали высокие джунгли зеленых побегов, залитые ярким солнечным светом. Еще плыла к ним какая-то шаровина. Мург был голый и свернувшийся. Это самое тоже изменилось.

Потом завыло-завизжало — и крутанулось так, что Мург в два счета стал раскрестан и тепловат.

— Ну ты, фуфел, — раздраженно выдавил он. — Кончай тут, понимаешь, дурку валять.

Пришлось все-все замутить и решлангануть. Потом Мург решил (как прозвучало бы это самое): к черту! И шланганул яйцо назад.

Вот вечно так с этими самыми! Вся бригада уже ими загажена! Обдолдонёна! Унавешена!

— Ладно-ладно, — озвучил Мург. Он уже достаточно давно общался с этими самыми, чтобы понять: они всего-навсего капризные малые дети. Дай им игрушку мигом утихомириваются. Возвращаются к своим и сообщают всем, что провели такой-то эксперимент, то да се проделали.

Чего только Мург им уже не надавал.

Носы. Женщин. Огонь. Бога. Мышление. Органы размножения. Яблоки. Колеса. Джай (до них, впрочем, так и не дошло, как им пользоваться). Собак. Числа. Сны. Английские булавки. Теперь он снова дал этому самому чего надо и послал подальше. С великим облегчением. Потом Мург шланганул, разъехался, засифонил, выдохнул, обуздел, двинулся, разъелдонил, чух-чухнул, оконтурился, извлек, от души дернул упару — и соскользнул через собственный криогенный метаболизм (очень похожий на перистальтику) самую малость поспать.

Меньше наносекунды спустя Мурга вытащил из дремы его начальник, Сид, до упару озабоченный полиморфной фиксацией. Пророча гнев Пяти и прочие страсти небесные, Сид безмолвно ревел, вопрошая, что Мург сделал с этим самым.

«Дал этому самому чего надо», — заголубел и внедрился Мург.

«И что же на сей раз?» — поисся Сид.

«Это самое захотело вселенную».

Сид сделал как бы пожать плечами и шланганул, оставляя позади замечание: «Скоро эти самые и впрямь захотят чего-нибудь стоящего».

Мург попытался было погрузиться обратно в сон, но затруднился. Никак не мог оторваться от сидовского замечания. Потом наконец решил, что вселенную эти самые пусть себе забирают. С потрохами. Подумаешь, важное дело. И все-таки. Что, если эти самые и впрямь малость уму-разуму наберутся?

Сидень сразу понял, что у Риилы слетела крыша. Он безмятежно наблюдал, как муташка раз за разом бросается на люцитовое видовое окно, пока ее маленькая голова не превратилась в кровавое месиво. Тогда Сидень вздохнул, глубоко втянув воздух в мощную, как кузнечные меха, грудь, и вновь подивился, почему же из всех Отбросов именно его негласно признали вожаком. Корабль их болтался в космосе где-то меж Землей и Луной — никчемный и неприметный — дрейфующий плот в океане ночи.

Все остальные, что расположились вокруг Сидня в кают-компании корабля, тоже бесстрастно наблюдали, как Риила сводит счеты с жизнью. Стоило муташке наконец рухнуть на ковер, как они дружно отвернулись, предоставляя Сидню назначить тех, кому придется убирать тело. Он выбрал Джона Смита, у которого росли перья вместо волос, и еще одного безымянного, который только лязгал зубами, но не говорил.

Эти двое подняли увенчивавшийся головой-горошинкой тяжеленный труп Риилы и потащили его к мусорному шлюзу. Сперва опорожнив шлюз, они открыли его, сунули туда труп, снова задраили люк и выдули Риилу наружу. Направляясь к Солнцу, тело муташки проплыло как раз мимо смотрового окна кают- компании. Один миг — и Риила уже скрылась из виду.

Сидень развалился в кресле и со свистом втянул воздух в свою широченную грудь. Да, уж, видно, такая ему выпала доля — быть вожаком у этих людей.

У людей? Нет, конечно же! У Отбросов. Так куда вернее. Все они и правда отходы, дерьмо, хлам, мусор. И как подходил для Риилы именно такой уход — через мусорный шлюз. В один прекрасный день все они именно так прощаются с жизнью. Тут Сидень вспомнил, что на корабле нет никаких «дней». Ладно. В одно прекрасное когда-нибудь ночь или день — каждого из них вышвырнут прочь, будто кучу дерьма или пищевых отходов.

И поделом. Ведь они Отбросы.

И люди? Нет, не люди. У людей не бывает крючьев вместо рук, единственного глаза посередине лба, панцирей, горбов спереди и сзади. Не бывает у них и прочей дряни, которой щеголяют обитатели корабля. Все люди нормальные. Идеально подходящие друг другу пары ног, рук и глаз. Идеально подходящие друг другу мужья и жены. Люди равномерно распределяются по всей Солнечной системе и соответственно делят между собой блага этой системы и пограничных миров у Края. Люди всей душой за то, чтобы эти непотребные Отбросы так и сдохли в заключении на своем корабле.