Волна раздражения захлестывает меня, но я лишь крепче сжимаю бутылку «Хайнекена». И ничего не говорю.

– В «Саре Лоренс» кокса навалом, – говорит он.

Клип заканчивается, и начинается еще один, но это не клип, а реклама мыла, и я перевожу взгляд на Ричарда.

– Что происходит? – спрашивает он.

– Не знаю, – говорю я. – А что происходит?

– Со мной? – спрашивает он.

– Да уж наверно, – говорю я. – С кем еще, идиот?

– Я не знаю, – говорит Ричард. – Ходил прогуляться.

– Ходил прогуляться, – повторяю я.

– До бара, – вздыхает он.

– Удачно? – спрашиваю я.

– Был бы я здесь с тобой? – говорит он.

Его грубая попытка наехать, если это вообще был наезд, раздражает меня еще больше, чем если бы он выдал настоящую… что? крутую шутку?

– Ты пьян? – спрашиваю я, смутно надеясь, что да.

– Хотелось бы, – стонет он.

– Прям хотелось бы? – уточняю.

– Да. Очень, – снова стонет он, укладываясь на кровать.

– Ну и сценку ты закатил за ужином, – отмечаю я. Мы смотрим очередной клип или, может, очередной рекламный ролик, непонятно, а потом он говорит:

– Отъебись. Мне насрать.

Он помолчал, задумавшись, а потом спросил, глядя на стену между номерами:

– Они обе спят?

– Да, – киваю я.

– Я ходил в кино, – признается он.

– Мне плевать, – говорю я.

– Отстой, – говорит он.

Он поднимается и подходит к магнитофону, втыкает кассету; из динамиков раздается жесткий панк, и я в полном ужасе вскакиваю, а он, скорчив рожу, убавляет звук, затем начинает злорадно хихикать и присаживается в кресло рядом с моим.

– Что ты смотришь? – спрашивает он.

У него в руках каким-то сверхъестественным образом снова появилась бутылка «Джек Дэниелс», и он, открутив крышку, предлагает мне выпить. Я трясу головой и отталкиваю бутылку.

– Клипы, – говорю.

Он смотрит на меня, потом поднимается и пялится в окно; он совершенно неугомонный, всегда готов поебаться, от него исходит нервная энергия предвкушения.

– Вернулся, потому что пошел дождь.

Я слышу, как он прикуривает, чувствую запах дыма. Я закрываю глаза, облокачиваюсь на спинку кресла и вспоминаю дождливый день, когда мы с Шоном сидели в общем корпусе, оба с бодуна, с одной тарелкой купленных в буфете френч-фрайз на двоих, потому что на ланч мы опоздали. Мы всегда опаздывали на ланч. Всегда шел дождь.

– Помнишь выходные на Согатаке и Макинак-Айленде? – спрашивает он.

– Нет, не помню. Я только помню адские выходные на озере Виннебаго. На самом деле я никогда и не был на Макино-Айленде, – негромко говорю я.

– Макинак, – поправляет он.

– …но, – говорю я.

– С тобой непросто, Пол, – произносит он сладко.

– Пристрели меня.

– Ну, тогда ты помнишь, что Томасы тоже всегда приезжали? – спрашивает он. – Брэда Томаса помнишь? Красавец, но мегаупырь.

– Мегаупырь? – спрашиваю я. – Брэд? Брэд из Лэтина?

– Нет, Брэд из Фенвика, – говорит он.

– Я не помню Брэда Томаса, – говорю я, хотя учился в Фенвике с Брэд ом и Ричардом.

На самом деле я был влюблен в Брэда. Или это был Билл?

– Помнишь четвертое июля, когда мой отец сильно напоил тебя, меня и Кирка на яхте и у моей матери случился припадок? Мы слушали лучшие сто хитов по радио, и кто-то выпал за борт, верно? – говорит он. – Помнишь?

– Четвертое июля? На яхте? – спрашиваю я.

Неожиданно мне становится интересно, где сегодня вечером мой отец, и меня слегка удивляет, что это не наводит на меня тоску, потому что я типа припоминаю отцовскую яхту, я помню, как мне ужасно хотелось увидеть Брэда голым, но не помню, падал ли кто-нибудь за борт, и я слишком устал, чтобы даже приблизиться к Ричарду, поэтому откидываюсь в кресле и говорю ему:

– Я все помню. Давай дальше. К чему это ты?

– Я скучаю по тем дням, – говорит Ричард искренне.

– Ты урод, – говорю я.

– Что случилось? – говорит он, отворачиваясь от окна.

Ну, давай посмотрим: твой отец ушел от твоей матери к другой женщине, и мистер Томас, если правильно помню, умер от сердечного приступа во время игры в поло, а ты стал торчком и пошел в колледж, и я тоже торчал какое-то время и отправился в Кэмден, где сравнительно перестал торчать, и я просто не пойму, что ты хочешь услышать, Ричард? И так как мне надо что-то сказать, я просто снова говорю:

– Ты урод.

– Похоже, мы выросли, – говорит он с грустью.

– Выросли, – говорю я. – Глубокое наблюдение.

Он садится рядом со мной на другое кресло.

– Ненавижу колледж.

– Не слишком ли поздно жаловаться? – спрашиваю я.

Он не обращает на меня внимания:

– Ненавижу.

– Ну, первые пара лет неприятные, – говорю я.

– А дальше? – Он смотрит на меня, серьезно дожидаясь моего ответа.

– Привыкаешь, – говорю я через какое-то время. Мы пялимся в телевизор. Еще ролики, которые похожи на клипы. Еще клипы.

– Я хочу трахнуть Билли Айдола, – говорит он с отсутствующим видом.

– Да? – зеваю я.

– Тебя я тоже хочу трахнуть, – говорит он таким же отсутствующим голосом.

– Неплохая подбирается компания.

От его реплик мне хочется глотнуть из бутылки «Джека Дэниелса». Делаю глоток. Вкусно. Передаю бутылку обратно.

– Хватит заигрывать, – говорит он со смехом. – У тебя плохо получается флиртовать.

– Очень надо, – говорю я, обидевшись, что он считает, будто я к нему подкатываю.

Он игриво хватает меня за запястье и говорит:

– Всегда так было.

– Ричард, не знаю, о чем ты говоришь, – говорю я, высвобождая свое запястье, окидываю его недоуменным взглядом и снова поворачиваюсь обратно к телевизору.

Рекламный ролик сменяет еще один клип, и вдруг раздается такой раскат грома, что мы аж притихли.